ОСНОВЫ НЕОГРАНИЧЕННОЙ МОНАРХИИ

Началась игра в парламент. Для того, чтобы заняться делом, обдумывать и приносить пользу — необходимо учиться и трудиться, a главное необходимо сердечное влечение к тому, чтобы быть полезным себе и людям. Такая задача была не по силам «передовым» людям того времени. Между тем был сильный западный ветер и все более наполнял головы «передовиков» фантазией. С своей стороны все увеличивающаяся фантазия рисовала картины парламентских трибун, как на этих трибунах являлись ораторы, жестикулирующие, позирующие, импонирующие красотой фраз и интонацией, как раздавался шепот восторга между слушателями, как награждался оратор рукоплесканиями, как сегодняшний нуль в несколько часов обращался в единицу и как, с помощью газет, слава этого нуля разносилась по всей стране. Картина была слишком заманчива, чтобы возможно было от влияний ее удержаться. Началось обращение безгласных в гласные и созидание маленьких парламентов в уездных и губернских городах; явились «собрания», ораторы-герои и, в результате, проект центрального парламента в столице. Хотя этот результат можно было вперед предсказать с тех пор как началось обращение безгласных в гласные т. е. с тех пор как был нарушен принцип самодержавия, как была создана новая власть, власть от людей, независимо от власти от Бога — но только после этого, после разыгравшейся болтовни и фантазии, истинная власть встрепенулась, и из Петербурга ко всем губернским и уездным парламентам пошло внушение, что, мол, они, эти т. е. парламенты, должны заниматься не политикой, а дорогами, народным здравием, народным образованием и т. п. Удар был неожиданный, неприятный и все фантазеры почувствовали, что из-под их ног уходит почва, что им делать уже нечего, что на улучшениях дорог ореола славы не создать тем более, что этих дорог так много в России... Оставалось только уйти с ораторских трибун, что и сделали гг. фантазеры. Но по общему физическому закону, что всякая пустота в пространстве должна быть наполнена чем-нибудь, на место опустевших трибун, на место ораторов-политиканов начали слетаться со всех уголков России коршуны и на место парламента явился общественный пирог, который и стали немилосердно клевать эти слетевшие коршуны. Вот чем кончилась наша якобы либеральная эпопея 60-х годов. И слава Богу, что она так кончилась. Если коршуны сильно поклевали общественный пирог, то это зло еще залечимое, но разрушение или порча нашего нравственного состояния, нашего мировоззрения, т. е. причинение вреда в области нашей, так сказать, духовной жизни — это зло уже почти непоправимое. Пример американской и западно-европейской жизни может служить нам лучшим доказательством. Там несомненно гибнет «образ человека», а где этот образ гибнет, там народы предопределены к падению. Будущее несомненно принадлежит России, что прозревают уже и лучшие умы Европы. Наша государственная жизнь еще может выработать нравственный принцип жизни, а жизнь Европы этого сделать уже не может, так как всякое здание, построенное на выборном начале, неминуемо должно разрушиться. Когда власть не от Бога, когда власть получает свое начало из лона невежества, то эта власть не может внедрять в государственную жизнь народа начал истины и правды, а будет руководиться личным эгоизмом и тем самым порождать только одну неправду. В складках выборного права нет идеи общественного блага, а есть только идея личного эгоизма по той естественной причине, что массовое сознание идеи общественного блага — недосягаемый идеал. Но если бы в духовном развитии человечества этот недосягаемый идеал сделался бы достижимым, то тогда уже не будет никаких размышлений о «власти», так как тем самым уничтожается и самое «право бытия» этой власти. Думаю, что все истинные носители идеи правды, идеи прогрессивного развития человека и его жизни, искренноверующие в эту идею и жаждущие олицетворения ее, согласятся с выдвинутыми русской жизнью началами — православия и самодержавия— и согласятся исключительно во имя идеи свободы. Не нужно только давать сбивать себя с толку. Все говорят о свободе. Еврей, посвящающий вою свою жизнь на эксплуатацию своего ближнего, кричит о необходимости «свободы» и свободных учреждений. Плутократ — этот брат родной еврея по своим жизненным идеалам — кричит о необходимости «свободы». Англичанин, живущий исключительно высасыванием соков из различных народностей, кричит о необходимости «свободы». Герои Панамы, развращавшие весь правительственный механизм, требуют «свободы». Та часть газет, которая занимается исключительно развращением нравов своих читателей порнографией и шантажом, тоже кричит о «свободе». Всякие «измы», начиная от террора и анархизма тоже требуют «свободы». Следовательно необходимо разобраться в слове «свобода». Если человек абсолютно предоставлен самому себе, но сам-то весь состоит из порочных наклонностей, получит ли в жизни он желаемую свободу? Конечно нет. Эти наклонности будут вечно увлекать его в отрицательные явления жизни, и, следовательно, он будет человеком не свободным, а рабомсвоих наклонностей. Человек с известной дозой развития, сознающий что пьянство — вред для его здоровья, но по слабости воли не могущий противостоять этому влечению, свободен или нет? Молодой человек, сознающий, что ему необходимо учиться, что этого требует и его интерес, и интерес его семьи, и интерес правильного человеческого общежития, ноне могущий принудить себя к занятиям вследствие лени — будет ли он свободен? Человек, вследствие ли охватившей его чувственности или тяжких обстоятельств жизни или нервного безразличия (разочарования), решающийся на самоубийство — свободен ли он или нет? Преступник, совершающий то или иное преступление, вследствие ли нравственного своего неразвития или нравственной развращенности — свободен ли он или нет? И наоборот: если вы освободите одного от порочных наклонностей, другого излечите от пьянства или путем организации жизни поможете его слабой воле, у третьего воздействуете на его лень, у четвертого и пятого предотвратите преступление — разве вы тем самым не сделаете его свободным от его рабства пред этими отрицательными уклонениями его организма и разве власть, действующая в этом направлении, не будет споспешествовать свободе «человека»? Если власть будет обуздывать ростовщика или эксплуататора вообще, или человека, учиняющего физическое насилие над другим, — разве она не будет действовать во имя свободы не только всех, но и этих ростовщика, эксплуататора и самоуправца? — Мы, когда говорим о свободе, думаем только о матерьяльном человеке и совершенно забываем человека духовного. В то время, когда матерьяльный человек есть только функция человека духовного, мы проповедуем свободу только для матерьяльного человека и совершенно игнорируем свободу духа, свободу нравственного «я». Ребенок и дикарь не могут располагать свободой именно потому что они — ребенок и дикарь. Необходимо нравственное просветление, необходимо сознание своего «я» и всего окружающего это «я», чтобы быть свободным. Следовательно не «свобода» должна быть поставлена в основание прогресса жизни человека, а прогресс в основание свободы. Дайте разбойнику свободу и в результат получится не свобода, а нарушение свободы. Следовательно, прогресс — задача человеческой жизни, а прогресс может быть понимаем тольков смысле нравственного развития. Развиваться же человек никогда не может сам, за исключением одного того первичного момента, когда он сознал свое отличие от животного. Развитию его помогают: родители и учителя, т. е. существа высшие по своему развитию. Давать самоуправление — это значит давать саморазвитие, т. е. идти не только против логики мышления, но и против естественных законов природы. Следовательно власть должна быть вне нас находящейся и извне к нам приходящей. Вот почему идеальное положение власти — неограниченная монархия, которая, при посредстве Церкви, внедряет нравственное развитие в жизнь государства и, при посредстве интеллигенции, лучших своих сынов, управляет этим государством. Если русская интеллигенция это поймет и неограниченная монархия будет для нее не только фактом, но и идеей, то она и начнет стремиться к достижениюосуществления этой идеи во всей ее чистоте и неприкосновенности.

Когда вы задумаетесь о жизни и счастии земном, то вы непременно остановитесь на высших проявлениях души человеческой. Быть может вы вспомните какую-нибудь оперу, или песню, или отдельную мелодию, которые, когда вы их слышали, производили на вас чарующее впечатление, затрагивали таинственным путем вашу душу, говорили ей что-то, ласкали ее. Вы вспомните какое тогда хорошее настроение вы испытывали, как отвлекались от жизненной неправды, от дурного отношения людей к вам и вашего к ним, как жили в эти минуты совсем иною жизнью, как были в эти минуты готовы «любить с душой открытой для добра». Вспомните вы эти впечатления, эти настроения вашей души и поймете, что музыка есть высший дар души человеческой, который нужно беречь, лелеять, который жизнь Америки совсем не вырабатывает, а в жизни Европы, с тех пор как начало там свирепствовать выборное право, отходит все более и более в далекое прошлое. Если вам дорого это ваше истинно человеческое настроение, этот дар Божий, этот священный огонь, пробегающий по вашим жилам, и настраивающий вас к любви, добру и красоте, — то берегите же вы музыку, берегите музыкальный гений человека и не созидайте таких политических и социальных условий жизни, при которых глохнет и гибнет этот гений!

Случится ли вам в известном, не обычном своем настроении погрузиться в поэзию Лермонтова, пред вами пронесутся чудные, вдохновенные, образы, которые поразят вас своею цельностью, определенностью, красотою и гением их выразителя. Природа, та самая природа, мимо которой вы так часто проходили, которая расплывалась в своих частностях пред вашими глазами и которая не обращала на себя вашего внимания, вдруг, в концентрированных картинах, в чудных, резко очерченных образах, полных необъяснимой прелести и гармонической красоты, представляется вашему воображению, вы начинаете чувствовать происходящую в вас внутреннюю метаморфозу, вы словно прозреваете, вы начинаете любить и понимать природу, наслаждаться ее гармоническим созданием и невольно в своих мыслях переходите кБогу, к Великому Творцу всего видимого вами. Вы при этом живете иною жизнью, вы делаетесь иным человеком, вы начинаете понимать прекрасное. Когда в этой ласкающей, освежающей и вдохновляющей рамке природы вы слышите пульс сердца Лермонтова, видите раскрывающуюся перед вами его душу, душу человека, которая грустит, страдает, радуется, которая и в своей грусти, и в своих страданиях и в своих радостях также живет и также хороша, как и сама природа, которая словно одухотворяет этот прекрасный окружающий ее внешний мир — вы начинаете понимать духовную жизнь человека и возможность столь же гармонической ее красоты и столь же прекрасной жизни. Дать эти ощущения, впечатления и размышления—удел весьма редких талантов и гениев человечества. Берегите же их, не давайте своему уму направления к американской жизни, которая не создала ни одного поэта, или к выборному началу, которое выведя на жизненную арену невежественную толпу с ее грубыми животными требованиями, тем самым уничтожило поэзию и сделало невозможным появление таких лучших выразителей человеческого духа, как Лермонтов.