Иван Солоневич
ПРОИСХОЖДЕНИЕ И ЦЕЛЬ
"ГОЛОСА РОССИИ"
Я хочу по возможности ясно и без всякой
дипломатии объяснить русским читателям
зарубежья, как и почему мы пришли к мысли об
издании в русском зарубежьи настоящей газеты.
Поскольку мысль эта связана с нашими личными
переживаниями, опытом и разочарованиями, -
объяснения эти по необходимости будут носить
несколько личный характер. Веселого в них, к
сожалению, мало.
Когда мы планировали наш побег, когда мы шли по
карельской тайге, направляясь к той части
русского народа, которой посчастливилось
попасть в эмиграцию, и, следовательно, остаться
на свободе, мы представляли себя в качестве
этаких разведчиков, которые провели много лет в
стане врага и теперь, на свободе, обязаны отдать
эмиграции толковый и, по мере человеческой
возможности, нелицеприятный отчет в том: что же
мы в этом стане видали.
Мы знали, что в зарубежье таких разведчиков
попадает очень мало, и мы думали, что оно
заинтересуется нашей разведкой, что какие-то
эмигрантские организации сурово и придирчиво
проверят правильность наших донесений и что
какие-то органы возьмут нас за жабры и спросят:
кто мы, собственно, такие, чем занимались мы в
России и как мы служили большевикам?
Но не было ни спроса, ни допроса. Мы грузили бочки
в гельсингфорском порту, по вечерам писали свои
мемуары и несколько растерянно удивлялись:
неужели же так-таки никто ни о чем не спросит?
Первый спрос последовал со стороны младороссов.
Спрос этот, впрочем, оказался несколько
своеобразным: к нам пришло четыре человека и в
течение четырех часов вдалбливали нам о
добродетелях и гениальности Главы. О России же не
было спрошено буквально ни одного слова. В
заключение односторонней этой беседы нам было со
вполне достаточной прозрачностью указано, что
младороссы, де, публика обстоятельная, что всех
своих они устраивают немедленно, что мы, само
собой разумеется, нуждаемся в устройстве - ну и т.
д. Но мы не нуждались ни в Главе, ни в устройстве:
бочки нас кое-как устраивали и без младороссов, а
головы - и без Главы... Эта первая встреча с партийной
эмиграцией оставила особо гнетущее впечатление
и, как оказалось впоследствии, не была
исключением из правила: всякая партийная
группировка желает слушать только то, что
соответствует ее партийной программе, и
постарается по мере возможности зажать рот
свидетелю, когда дело будет идти о вещах, этой
программе несоответствующих.
О существующих в эмиграции группировках мы не
имели никакого представления. Написал в
"Возрождение" - ответа не получил. От
"Последних Новостей" получил ответ, о
котором читатели уже знают. Только
"Современные Записки", прося о
сотрудничестве, обещали полную свободу
высказывания... В предвкушении этой свободы я
послал "Современным Запискам" две статьи.
Редакция отгрызла от них и начала, и концы и так
пустила ходить по читательскому миру: уродами.
Оказалось: фактов, говорящих против
социализма, в "С. З." приводить нельзя.
Позвольте: да как же это так, ведь это основной, самый
основной, вопрос русской жизни: власть
вколачивает социализм пулеметами и газами,
страна отстреливается от социализма обрезами и
самострелами. Нет, оказывается, нельзя: в "С.
З." работают социалисты, могут и обидеться, и,
кроме того, - и места нет. Так закончилось
сотрудничество мое в "С. З.". О материалах
брата ответили еще проще: "прочли с
захватывающим интересом, но места, извините,
нет".
Места для того, что касается России, просто не
оказалось и в "Иллюстрированной России".
Пишите, но не больше 300 строк - места нет. Ну, нет - и
не надо...
Для выяснения печальной этой ситуации
потребовалось больше года. Потом я вспомнил
дружеский совет одной нашей предшественницы по
побегу: "ничего путного с эмигрантской печатью
не выйдет, задавит партийная грызня,
пишите в иностранную прессу". Я стал писать в
иностранную прессу.
Создалось положение, которое я, искренне желая
оставаться в рамках парламентского этикета,
иначе, как идиотским, назвать не могу. И. Бунин, М.
Алданов, П. Милюков, гр. А. Толстая пишут лестные
слова о "блестящем литературном таланте";
материалов о советских стройках, о Кавказе, о
Сормове, о Москве, о семье, о женщинах, о молодежи
написано больше пятидесяти печатных
листов, и места в русской печати для них нет.
Почему нет? Почему есть место для массы вещей, ни
с какой стороны не касающихся ни нас, ни России, а
вот для России места как раз не хватает?
И вот: эти материалы я переделываю для
иностранной печати, и русские читатели, скажем, в
Гельсинфорсе читают на шведском и на финском
языке впечатления русского журналиста о России и
не без некоторого ехидства спрашивают: "что, в
эмигрантской печати и писать не хотите? Мало
платят?".
И все это при, так сказать, "блестящем
литературном таланте". А ежели и вовсе без
оного "таланта"?
Рядом с нами, в Гельсинфорсе, жило около десятка
весьма недавних беженцев из СССР: крестьян,
матросов, якутов, студентов; их уж совсем никто ни
о чем не спросил; двое пытались писать, и из их
писаний не было помещено совсем уж ни строчки:
неграмотно, де, написано. Да чорт с ним, что
неграмотно! В каждой редакции есть лоботрясы,
единственная функция которых заключается в
переработке неграмотного материала в грамотный.
Чорт с ним, что неграмотно, - но ведь у этих
беженцев свежие впечатления о России, так
сказать, свежий запах родной земли.
Думали выступить с лекциями. Но даже в
Гельсинфорсе лекций долго не разрешали (газеты
там выпустить совсем было нельзя), а фамилия наша
для товарищей стала, по-видимому, настолько
одиозной, что никуда нас не пустили. Даже хлопоты
покойного А. И. Гучкова, поддержанные рядом
весьма влиятельных лиц эмиграции и Франции -
кончились ничем. Мы попали в "заговор
молчания". Нужно было его прорывать, как
когда-то мы прорывались к финской границе. Но как
его прорвешь!
Создалось угнетающее впечатление, что бежали мы
более или менее зря. Но потом открылась и другая
точка зрения: ее открыл Юра - устами младенца
глаголет истина. Он стал утверждать, что есть
"масса людей, сидящих по углам", людей,
которым до смерти надоело партийное
сквернословие, но которые любят Россию живой
любовью, не ставят никакой партии выше Родины, и
никаких вождей в гении не зачисляют. К ним-то, к
этим людям, и нужно обращаться.
Эти люди появились на нашем горизонте в, так
сказать, письменном виде: шли сотни писем (всего
их сейчас больше пяти тысяч) из Медона, Уругвая,
Тян-Цзина и в них были вопросы: что
делается с религией, семьей, с антисемитизмом и
прочее. Отвечать - в письмах - не было никакой
возможности, в газетах - не было никакого места.
Потом с великим трудом мы добились разрешения
лекций, и на эти лекции стали приезжать совсем уж
неожиданные люди: где-то под Гельсинфорсом
занимались огородничеством, приезжали на все
лекции и только просили заканчивать раньше 11 ч.:
потом поездов нет.
Вот вам, как говорится, и здравствуйте. На
страницах "Современных Записок" не
нашлось места для рассказа Бориса о том, как
русские мальчики и девочки - скауты - пытались
спасать русских мальчиков и девочек -
беспризорников (хотя редакция и прочла этот
рассказ "с захватывающим интересом"), а тут
русские огородники тратят три марки за вход, две
марки за раздевалку, десять-двадцать марок за
железнодорожный билет и выслушивают все.
Вот мы и решили: поставить на поле последние
деньги - нам приходилось ставить на поле вещи
более серьезные - и прорвать "заговор
молчания" выпуском своей газеты.
Газета эта не собирается организовывать никаких
новых партий. Ее издатели не собираются лезть ни
в какие вожди. Единственная
эмигрантско-политическая цель газеты - это, если
удастся, хоть как-нибудь сгладить ненужные и
часто бессмысленные раздоры в национальном
лагере эмиграции. Именно в национальном. Те люди
и те течения, которые активно делали революцию и
которые до сего времени не нашли вне себя повода,
а внутри себя мужества в этом честно раскаяться -
нам не по пути и разговаривать нам с ними не о чем.
Технически газета рассчитана так: русский
читатель, живущий, скажем, в Гельсинфорсе,
получает ежедневную русскую газету на пятый
день. Следовательно, все злободневные новости он
уже знает из местных газет. Ему нужна газета,
которая раз в неделю дала бы по возможности
исчерпывающую и толковую информацию о России.
Вот это "Голос России" и будет делать. И
будет говорить только о России и ни о чем другом.
Никаких негусов, Холливудов, гангстеров - ничего,
что России и нас непосредственно не касается: у
нас и своих дел - довольно. А о дальнейшем -
читатель увидит по самой газете.
Перехожу к наиболее щекотливому вопросу -
вопросу о деньгах.
Существует некое правило, так сказать,
общественно-политического приличия, не
позволяющее заглядывать в карманы
общественно-политических деятелей. Правило это
для нынешнего момента не годится никуда. Сейчас
по эмигрантскому миру ходит весьма большое
количество весьма темных денег: и рейхсмарок, и
совзнаков, и иен, и франков, и чего хотите. Поэтому
- первое и самое важное, что читатель должен знать
о газете, это: а на какие деньги она существует.
Многие из ныне здравствующих изданий прекратили
бы бытие свое, если бы читатели этим вопросом
заинтересовались всерьез.
Для "Голоса России" ни от одной организации
не получено и не будет получено ни одной копейки.
Газета будет жить, если она нужна читателю,
и не будет жить, если читателю она окажется
ненужной. Деньги на газету - исключительно наши
личные деньги, преимущественно от гонораров
иностранной печати, от чешского издания моей
книги и от шведского издания книги брата, от
лекций и, наконец, от гонораров брата, полученных
им на поприще профессиональной борьбы... Денег
этих немного. Ни от какой организации денег мы
брать не будем, потому что это означало бы
подчинение газеты какому-то партийному заказу и
потому, что если газета не сможет себя окупить - с
нею не будет смысла возиться: мы перейдем
полностью на иностранную печать.
В виду этого мы обращаемся к читателям с просьбой
о материальной поддержке - преимущественно путем
непосредственной подписки. Мы знаем, что газета
сравнительно дорога. Но более дешевой она может
быть только или при массовом тираже, или при
финансовой поддержке со стороны. Но если газету
оплачивает не читатель, а кто-то другой - то этот
другой потребует и соответствующего освещения.
Значит, желая читать газету, которая не
перевирала бы фактов в соответствии с
"программами", читатель должен оплачивать
газету сам. Тут - просто ничего не поделаешь...
И для газеты, и для читателя выгоднее подписка на
возможно более долгий срок: скажем, на 10 номеров.
Выход пяти номеров мы гарантируем. Но остальных
пяти читатель рискует и не получить. Тогда его
пять франков пропадут. Переведем эти пять
франков на честную мужскую валюту по парижскому
курсу: это стоимость трех рюмок водки. Не такой уж
великий риск. Ежели у читателей хватит духу
отказаться еще и от четвертой или пятой и
прислать несколько лишних франков, думаю, что они
помогут неплохому русскому делу.
"Голос России", № 1, 18 июня 1936 г.
|
