|
Лев Тихомиров СОВРЕМЕННЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ I Последние года два в печати нашей чувствовалось некоторое общее колебание настроений, которое трудно поддавалось определению. Мало-помалу их внутренний смысл стал выясняться достаточно, чтобы позволить, кажется, некоторые обобщения и некоторые если не догадки о будущем, то, по крайней мере, пожелания для него. Царствование Императора Александра Александровича имело то благотворное влияние на умственное развитие общества, какое всегда оказывают периоды твердой и ясной государственной политики. Всегда, конечно, найдутся люди, недовольные какой бы то ни было политикой. Но когда все знают, aquoi s'en tenir в этом отношении, и общее течение дел страны становится спокойным, когда все получают уверенность, знают, что на некоторый период времени все будет идти по заведенному порядку, и идти сносно, — в такие эпохи значительное количество умственной энергии общества непременно обращается к спокойной разработке теоретических вопросов. В стране начинает зреть работа самосознания. Так было при Императоре Николае Павловиче. Так было и в прошлое царствование. Но между двумя эпохами обнаружилось заметное различие. В первую русская мысль работала одинаково энергично в двух противоположных направлениях, отмеченных названиями “западничество” и “славянофильство”. При Императоре Александре Александровиче мысль западническая, так называемая либеральная, оказалась уже совершенно исчерпанной. Но зато бывшие, так называемые “консерваторы”, как только в России водворился стройный порядок, почувствовали на себе обычное влияние “ясных” эпох и обнаружили стремление к развитию теоретической стороны своих идей. В результате через несколько лет, в конце царствования, никаких, строго говоря, “консерваторов” почти уже и не оказалось у нас, а явились, в сущности, только различные оттенки русских националистов, родственных былому славянофильству и развивающих те или иные стороны русского миросозерцания. При этом, можно сказать, вся свободная творческая работа сосредоточилась именно в этом слое националистов, именуемом со стороны противников “консерваторами”, “реакционерами” и т.п., в действительности же являвшихся сосредоточием всего прогресса русской мысли. Это было до такой степени несомненно, что под конец уже и некоторые представители либерализма начали признавать, что консерваторы стали прогрессивнее либералов. Западническое, либеральное, направление, наоборот, обнаружило совершенно противоположное явление. Как бы инстинктивно чувствуя, что для него нет развития, а может быть лишь разложение, оно старалось держаться в строго сомкнутых, дисциплинированных рядах, относилось с подозрением и порицанием ко всякому движению мысли своих сторонников и вообще превратилось в строжайший “консерватизм”. Причиной этого, или результатом, или тем и другим вместе было чрезвычайное понижение умственного уровня этого лагеря. Под конец периода для наблюдательных людей начинало выясняться, что либерализм при такой тактике идет к самоуничтожению “измором”. Вследствие этого кое-какие элементы поживее стали от него, что называется, “отбиваться”... Трудно сказать, что из этого вышло бы: образовалась ли бы новая, но все-таки “либеральная” партия, или же, покинув древние позиции, эти отпрыски либерализма слились бы мало-помалу с теми направлениями, которые создавались живой работой националистов, именуемых консерваторами... Лично смею думать, что, продлись у нас установившийся режим еще лет десять, вышло бы именно это последнее, то есть потомки консерваторов и либералов 70-х годов, отбросив устарелые, более не нужные пункты различия, сошлись бы на некоторых общих националистических основах. Такое умственное преобладание бывших консервативных течений за прошлый период совершенно понятно, потому что, при некоторых случайных увлечениях и преувеличениях, в самой основе наш “консерватизм” был всегда все-таки более культурен и более национален. Он поэтому и должен был дать основной тон будущему, если бы оно развивалось сильной работой ума. II Такое соотношение умственных направлений в чисто практическом отношении имело, однако, и другую сторону. Бывший консерватизм оказался в идейном отношении выше либерализма. Но зато либералы крепко организовались, сложились в партию, не блещущую талантами, но зато крепко дисциплинированную сверху донизу. Пользуясь спокойным течением жизни, люди 60-х и 70-х годов помаленьку достигали высокого положения в общественной иерархии, а неподвижный консерватизм либеральных идей позволил самым умственно ленивым людям не отставать от них. В то время как консерватор 70-х годов через десять лет, проведенных где-нибудь подальше от столичных лабораторий мысли, уже находил в новой консервативной среде множество новых оттенков, ему неизвестных, либерал, возвращаясь откуда-нибудь после двадцатилетнего умственного бездействия, находил “своих” совершенно такими же, как будто он с ними расстался накануне. Консерватор, пошедший по службе, по разным влиятельным отраслям житейской деятельности, скоро совсем терял связь с бывшими “своими”, расходясь с ними во множестве частностей, даже переставая в них видеть “своих”, а эти, отыскивая идеалы будущего, в свою очередь уже презрительно относились к “старому”, “казенному консерватизму”. Совершенно обратное замечалось в среде либеральной. Безжизненная неподвижность, понижая ее качественно, наоборот, чрезвычайно повышала ее количественно. В конце концов наше время застало так называемых “консерваторов” (то есть националистов) разбитыми на множество оттенков, отвыкшими от всякой дисциплины и, наконец, очень мало “успевшими по службе”. Все крупные, выгодные места, пригодные к внешнему влиянию, все это мало-помалу сосредоточилось по преимуществу у людей либерального направления или у “безразличных”... Произошел любопытнейший переворот ролей. Историк когда-нибудь остановится с величайшим интересом на этом явлении наших дней! Приобретя гораздо большую силу умственную и нравственную, консерватизм теряет силу материальную; либерализм, во всех других отношениях понизившись, наоборот, приобретает зато силу материальную. III В таких условиях застает нас настоящий момент. Прежнее стройное течение жизни, при котором партийному действию не оставалось почти никакого места, заменилось каким-то неопределенным состоянием. При этом само собой пробуждается и получает надежды на успех всякое партийное действие. Вопрос о направлениях получает, естественно, жгучее значение. При таких условиях десятилетняя тактика либерального направления совершенно неожиданно оказалась в высшей степени целесообразной для успеха, так как в общем разброде сил они теперь одни являются сплоченными, влиятельными, повсюду имеющими своих людей, готовых действовать в направлении одних и тех же целей. Это общее положение сказывается и в печати. В ней поразителен разброд всех направлений, кроме самого узкого, отсталого от умственного развития страны, но внешне сильного и стройного либерального направления. Недавнее столкновение “Московских ведомостей” с “Русскими ведомостями” ярко показало, как дружно сплочено все “либеральное” и до какой степени разрознено все “консервативное” и национальное. Впрочем, таких примеров можно было бы уже привести и не один. Даже два-три органа чисто “консервативных” или национальных действуют совершенно в одиночку, не только не поддерживая друг друга, но даже скорее мешая один другому. Что касается массы органов, не принадлежащих ни к одному ясному направлению, она, насколько хватает память, никогда еще не была так велика и беспорядочна. Самые противоположные, несовместимые точки зрения проявляются рядом, на одной и той же газетной колонке. Еще недавно это явление сулило скорее хорошие результаты. Хаотичность мысли происходила, собственно, от крушения узколиберальных и узкоконсервативных идей, от появившегося искания более глубокого понятия национализма. Временная хаотичность была неизбежна и, давая место свободе мысли, уже постепенно повсюду заменялась задатками новой определенности. Еще бы десяток лет — и Россия вспомнила бы с благодарностью это время хаотического, но искреннего и смелого искания. К несчастью, этого десятка лет, необходимого для того, чтобы сдать в архив устарелые точки зрения, нам не было дано. Общий разброд был захвачен событиями в самое неудобное время, и господами положения, естественно, явились те, кто оказался сплоченнее и дисциплинированнее, то есть люди либеральной партии. Их сила обнаруживается все яснее. Нельзя сказать, чтобы они совсем не испытывали неудач за эти два года, но они повсюду перешли в наступление, пользуясь общим хаосом, повсюду обнаружили влияние, имели за короткое время уже несколько крупных успехов, а главное — поняли, что успехи, при некоторой тактичности, они могут иметь повсюду, так как противники их повсюду оказываются раздробленными и либералы могут пользоваться их собственными силами для уничтожения лучших опор национализма. Положение это, кажется, вполне определилось. Конечно, могут возникать какие-либо непредвиденные теперь обстоятельства, способные его изменить. Но, собственно, до сих пор весь ход дел выдвигал именно старую, казалось, совсем уже глохнувшую либеральную партию. Внутренней цены в ней не прибавилось. Все более живое и талантливое по-прежнему находится в разных других фракциях мысли и даже продолжает ворчать против либерализма, но большинство разными путями принуждено ему подчиняться, а открытые противники постоянно оказываются бессильными мешать его победоносному шествию. IV Оставляя в стороне всякие попытки предсказания будущего, нельзя не видеть, однако, с полной ясностью, что растущее господство либеральной партии угрожает положить конец тому развитию мысли, которое начало обнаруживаться повсюду в течение прошлого царствования. Либерализм сам по себе не допускает такого развития. В области вопросов общих он давно уже совершенно неподвижен, если не считать перехода в крайние революционные учения, которых он все-таки отрицается, особенно из соображений практических. В либерализме все уже давно определено, и все его задачи состоят только в осуществлении строя, которого все частности и подробности давно намечены. Тут есть что делать, но нет места для работы мысли. Либерализм может вести лишь к чисто практической работе, имеющей предметом простое распространение его программы и повсеместную переделку, сообразно с ней, русской жизни. Как в той, так и в другой задаче он, однако, неизбежно должен начать борьбу против различных оттенков националистической мысли, которая во всех проявлениях, начиная с “казенного консерватизма” и кончая наиболее “идеалистическими” порывами, во всяком случае ему мешает, как и он ей. Вопросы религиозные и нравственные, вопросы социальные и политические при всем различии их решения во всяком случае резко и несогласимо отделяют либерализм от всего, что мало-мальски проникнуто русским духом. Борьба, к которой либерализм приведет тем скорее, чем будет сильнее господствовать, понятно, угрожает остановить и работу развития, замечавшуюся доселе в националистических направлениях. Перед всеми ими вырастает необходимость уже не в дальнейшем уяснении глубины или оттенков различных вопросов их миросозерцания, а прежде всего в том, чтобы не быть уничтоженными и не допустить “облибераливания” России. Таким образом, и для национального направления волей-неволей начинает выступать на первый план вопрос о средствах борьбы. Все прочее невольно отодвигается на задний план. Мы уже видели кое-где возникновение мысли о таком же партийном сплочении национальных элементов, какое привело либерализм к его успехам. Попытки эти остаются пока бесплодными и лишь обнаруживают, как сильна раздробленность националистов. Но неудача идеи сплочения, конечно, не может считаться роковой. Эта идея неизбежно будет возникать с новой силой по мере возрастания опасности, угрожающей всему “русскому” от господства либерализма. Кто бы ни победил окончательно, во всяком случае ясно, что националисты не уступят России без боя, а, стало быть, в интересах борьбы будут стремиться к сплочению, которое потребует от них взаимных уступок, взаимного пожертвования, может быть, самыми дорогими оттенками своих желаний, лишь бы совместными усилиями спасти общие основания. Такое стремление к сближению представляется совершенно неизбежным. Но как бы оно ни оказалось необходимым, трудно избавиться от опасения, что задачи сплочения, а стало быть, компромиссы, дисциплина и т.д. точно также положат конец умственной работе в среде националистов, как те же причины положили ей раньше конец в среде либералов. Вместо идеала явится программа, вместо работы развития — работа практической борьбы... А между тем как много нам бы еще нужно было мирной, спокойной разработки наших идеалов, прежде чем приступить к общественному строению, их достойному. Судьба, однако, сильнее человеческих намерений, даже и благих... V Тем не менее, если дисциплинированное сплочение сил национального направления будет сделано необходимым для самозащиты от, по-видимому, несомненного господства либералов, нельзя не пожелать, чтобы эта дисциплина и компромиссы по возможности ограничились областью действия, не подавляя самой работы мысли. Мы, националисты всех оттенков, не должны все-таки забывать, что либералам не о чем думать, тогда как нам есть, и очень о многом. Либералы составляют направление уже застывшее. Мы, напротив, имеем лишь общий абрис основ, которых сущность, а стало быть, и приложения еще во многом остаются не разработаны. Либерализм может иметь господство в настоящем, но не может не рухнуть в будущем весьма близком, как он уже, в сущности, рухнул нравственно в Европе. Перед нами, напротив, будущее, которое переживет, вероятно, европейскую цивилизацию и сменит ее. Для этого будущего мы не можем оставить работы, как бы ни были настоятельны потребности настоящего. Разработка же наших основ требует свободы мысли, в которой не нуждаются либералы. Они могут сплачиваться с полным подавлением свободы мысли в среде своей. Мы этого не можем. Поэтому, как бы мы ни сплачивались на действии, мы не должны становиться нетерпимыми к мысли, работающей сколько-нибудь на наших основах. Как бы ни велики были нужды в силах для практического действия, мы не должны погашать в рядах наших той теоретической работы, которая обеспечивает будущее самобытной русской культуры.
"Русское Обозрение", февраль 1897 г.
|
|
