|
||
Николай Кусаков |
||
ДОСТОЕВСКИЙ И РУССКАЯ КУЛЬТУРА |
||
|
||
ЧАСТЬ I
Достоевский есть предмет нашей национальной гордости. Он есть выразитель Русской Культуры, порождение той культуры, носителями и выразителями которой обязаны быть мы. Пусть же нынешнее собрание, посвященное памяти русского всемирно-признанного гения, послужит тому, чтобы мы глубже прониклись сознанием на-шей кровной причастности к русской культуре, для того, чтобы отсюда почерпнуть живительной влаги для приложения в дело присущей нам внутренней силы. Достоевский возникает перед нами прежде всего, как писатель. Юность считает его трудным, зрелый возраст зачитывается его романами, мудрая старость в его "Дневнике" видит перо не писателя, но пророка. Отношение человека к Достоевскому проявляет его отношение к России: горячее, любовное, безразличное или же враждебное. На нем воспитываются русские патриоты; Ленин считал его дрянью, известный Розенберг его ненавидел, а для русских предателей - большевиков - он подобен горячему пирогу: и руки жжет и выпустить жалко. Но руки он им жжет немилосердно. До революции Достоевский был трудно понимаем. Революция объяснила правду его творчества и правду его жизненного пути. О Достоевском сказано и написано чрезвычайно много. Исследовали его и стилисты, и психологи, и криминалисты, писали о нем философы и богословы. Если бы мы стали говорить о творчестве Достоевского, то нам осталось бы компилировать по чужим трудам и пытаться исчерпать тему неисчерпаемую, и притом достаточно известную. Но нас сегодня Достоевский интересует не с литературной стороны и, не в частностях его творчества. Он интересует нас. как светлая капля от моря Русской культуры. Ведь Достоевский не только один из творцов внешней русской культуры. Он - плод ее внутреннего воздействия, а поэтому он является кристаллом, через который эта культура и ее импульс видятся ярко, отчетливо и. в некотором смысле, с исчерпывающей глубиной.
Повесть немедленно была издана. Успех у читателя был ошеломляющим. Достоевский победоносно выступил на литературное поприще. Итак, не розы и морозы, не воздыхания влюбленных, не подвиги удальцов, не живописательные красоты природы вдохновляли писателя. Его вдохновляли скорби. Он взывал к справедливости, он готов был душу свою отдать за бедных людей.
В России начало этому веянию было положено Радищевым, и от его дней не было писателя, который миновал бы эту тенденцию, особенно в ранних своих произведениях. Не чужды ей ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Гоголь. Молодой Достоевский был абсолютно поглощен этой волной. И это в то время, когда жизнь по-прежнему открывала писателю темы самые разнообразные. Жизнерадостность, счастье, красота Божьего мира были и в те годы также присущи жизни, как и ранее. Но писать о счастьи теперь было почти что предосудительно. Когда-то было не так. Несмотря на наличие несправедливостей, было же время, что Шекспир. Расин и Гете могли творить, не касаясь социальных условий. Но ко дням, когда начиналась творческая пора Достоевского, мода установилась основательно, твердо и окончательно. Общество вынесло себе смертный приговор и от писателей требовалось составление обвинительного заключения. "Бедные люди!". Под влиянием незаметного психологического воздействия этого веяния внимание писателя невольно сосредотачивалось на бедных людях, на угнетенных, униженных и оскорбленных насельниках нищенских кварталов столицы - этого Российского Вавилона. А общей тенденции способствовала и русская душа. Недаром Н. В. Гоголь сделал такое замечание: "К чести нашей народной гордости надобно заметить, - сказал он, - что в русском сердце всегда обитает прекрасное чувство взять сторону угнетенного" ("Портрет", часть 2-ая). Почва для семян была благоприятной, семена глубоко западали в душу, вызывая не всегда верные обобщения, и в душе писателя не оставалось места, чтобы оглянуться и сказать, что далеко не все так ужасно, как публике хочется видеть вещи. А русское благородное чувство искало выхода, и чувство легко превращалось в страсть. В этом отношении Достоевский далеко не одинок. Вот Пушкинское стихотворение "Деревня", вот гоголевский Акакий Акакиевич Башмачкин... Не напрасно же Достоевский воскликнул: "Все мы вышли из гоголевской "Шинели"!". А с Запада подливалось масло в огонь. Все кричало о необходимости скорее спасать угнетенных и оскорбленных, о социально обездоленных. Какая-то стихия овладела христианским расположением к милосердию, направляя его в ложное русло.
Годы юности Достоевского совпадают с распространением в России настроений превозношения Французской революции. Революция воссияла в представлениях русского человека, как панацея, от которой сами собою устранятся причины всех бед, скорбей и несчастий, обездоливающих и угнетающих кротких. Восприняв эту мысль. Достоевский отдался революционной деятельности. И это привело его на эшафот. Существовала версия, якобы Достоевский был осужден к смертной казни за то, что он публично читал письмо Белинского, содержавшее призыв к немедленному упразднению крепостного права. Но последние архивные изыскания вскрывают факты иные. - которые до революции открыты быть не могли. Достоевский был осужден к смертной казни за то, что он. как член революционного кружка Петрашевского, был одним из немногих активных, занятых учреждением подпольной типографии и разработкой мер к восстанию (конспиративный кружок Спешнева внутри петрашевцев). В этом динамизме, в этой своеобразной последовательности, в склонности превращать отвлеченности в реальность, сказалась душа, столетиями воспитанная русской православной культурой. Сегодня нам понятно, насколько уродливым было направление благородного импульса. Но кто понимал тогда? Разве мало было истинных идеалистов, положивших свои буйные головы за революцию?
Осужденный и помилованный Государем писатель попадает в Сибирь. Сначала тюремное заключение, потом - на поселение. Мертвый дом. Говорят, тюрьма способна только разлагать человека, усиливать его преступные наклонности. Это всегда происходило с мелкими революционными дельцами, ставшими на свой путь по зависти и по гордости. Не то произошло с Достоевским. Заключенный и осужденный прославленный писатель в тюрьме в Сибири испытывает перелом и выходит на волю со знаменем, осуждающим его же собственные убеждения и деятельность в прошлом.
Напрасно думать, что он столкнулся только с заключенными. Столкновения со стражей, с простецами надзирателями, с народом, который с воли приносил милостыню "несчастненьким"; позднее, во время жизни на поселении, непосредственное общение с народом, оставляли неизгладимый след, проникали к сердцу писателя, которому Бог дал талант видеть человеческую душу. И он ее увидел. Он увидел, что русскому народу революция нисколько не нужна и ничем ему помочь не может. При столкновении с народом, он увидел, что социальные и государственные пороки, ради которых предполагалась революционная панацея, отнюдь не столь велики, как того хотелось революционерам, и, главное, не революцией излечиваются. В результате живого общения с народом, перед Достоевским предстал не тот человек, которого нарисовали себе гуманисты. Не винтик из машины человеческого общества от нее зависящий, не - "человек, созданный для общества", а нечто гораздо большее. Из повседневного общения выявился человек - образ Божий, человек - причина характера общественных отношений. Да. Образ Божий. Глубоко поврежденный, исковерканный, извращенный, но все еще не потерявший блесток своего богоподобия, все еще стремящийся к нему, способный свое богоподобие совершенствовать,.. способный в то же время глубоко озвереть, лишь только он потеряет свое стремление к Божественному совершенству.
С прекрасной дамы революции спала мишура. Спадали наряды, возложенные на лукавую блудницу так называемыми лучшими умами человечества, и она. оголенная, предстала взору писателя. как средство развязать в России руки греху, ввергнуть Россию в грех; предстала в виде окровавленного злодейства, совершаемого для приобретения власти путем обмана, убийства, грабежа и насилия. Ключом забилась до боли резкая любовь к России, и писатель понял, что революционеры ее ненавидят. Ненавидят, какими бы словами о благе народа они ни прикрывались. Именно, русский патриот Достоевский жестоко осудил всех, кто стоял на пути хотя и не прямо революционном, но ведшем к революции. Вот что вышло из под его пера: "Все эти либералишки и прогрессисты, преимущественно из школы Белинского, ругать Россию находят первым своим удовлетворением. Разница в том, что последователи Чернышевского просто ругают Россию и желают ей провалиться (преимущественно провалиться), эти же отпрыски Белинского прибавляют, что они любят Россию. А между тем. не только все, что есть в России самобытного, им ненавистно, так что они его отрицают и тотчас с наслаждением обращают в карикатуру, но что если бы действительно представить им наконец факт, который бы нельзя было опровергнуть или в карикатуре испортить, а с которым надо непременно согласиться, то, мне кажется, они бы были до муки, до боли, до отчаяния несчастны". И вот из мертвого дома сибирской тюрьмы, по отбытии срока, вышел не революционер, но оживший русский патриот и монархист; вышел русский писатель, указавший на особенное служение русского народа всему миру. Убежденно назвав русский народ богоносцем, Достоевский провозгласил, что миссия русского народа в том заключается, чтобы быть провозвестником Правды Божией для всего мира. Уже к концу своего творчества он
громко во всеуслышание провозгласил: "Если что
и охраняет общество и даже в наше время и даже
самого преступника исправляет и в другого
человека перерождает, то это единственно лишь
Закон Христов, сказывающийся в сознании
собственной совести" ("Братья
Карамазовы").
Насколько, в самом деле, русская столица потеряла русское чутье к самодержавию, можно судить по случаю с русским великим критиком. Мы можем во многом быть не согласны с Белинским, но нас неизменно восхищает его талант проникать в душу писателя сквозь строки его произведения. И вот этот проницательный критик, сам Виссарион Григорьевич Белинский, анализируя пушкинского "Бориса Годунова", добирается до сердца трагедии: осуждение той личности, в которой совесть нечиста! Дальше, однако, ему пойти не удалось, и идея произведения показалась Белинскому незначительной, обыденной и слишком известной, как бы... не стоящей такого грандиозного произведения. Белинский не понял того, что и как чуял Пушкин. Но Пушкин, этот подлинно русский гений, видел, чуял и показал - как обязательно слагаются события против жалкого человека, в котором совесть нечиста, как события его поражают, хотя бы и хороши были намерения человека с нечистой совестью, Пушкин показал это, конечно тем, кто имеет очи, чтобы видеть. Белинский этих очей не имел. "Столичное воспитание!"... Одно дело русский народ, а другое дело
столица, этот Русский Вавилон, охваченный
влиянием западного гуманизма и заглушивший
влияние русского православия, Удивительно ли,
что и молодой Достоевский оказался на поводу у
западников? Царь и ему казался рабовладельцем, а
кто, как не русский человек, ценит свою свободу,
любит ее и во имя стремления к ней готов на любые
жертвы! Русский народ имел все основания именно так воспринимать русское Самодержавие, и Достоевский теперь это живо ощутил. Прежде всего: он на себе ощутил монаршую милость. Он, готовившийся восстать против Царя, был Царем помилован, вопреки слову суда, вынесшего заслуженный приговор. Оказавшись в народной среде. Достоевский приобщился к практическому восприятию Самодержавия в том именно смысле, что Царь не есть господствующий владетель, но отец и попечитель. Случалось ли вам замечать, что в русском фольклоре Царь всегда есть отец? Разве это не примечательно? В пушкинском "Борисе" прозвучало, однако, и гораздо более значительное: прозвучало требование народной совести к властителю, чтобы у него самого "совесть была кристально чиста", ибо иного властителя, будь он даже монарх, осудит и Бог и народ, как осудил Бориса русский народ, несмотря на его мудрость. "С нечистой совестью за чистое дело не берись!". Именно за чистоту совести ценит русский народ своего монарха, ибо наследственный монарх является тем единственным властителем, который по воле Божией, абсолютно свободен от похоти власти, т. е. от страсти, способной быть удовлетворенной только средствами греховными, пусть даже и не преступными с точки зрения обывательской. Русское Самодержавие предстало перед смущенным революционером не как власть субъективно довлеющая, угнетающая, порабощающая и лишающая свободы, но - как органическая форма национального бытия, где царская власть есть представитель и попечитель народных интересов, охранитель народной свободы, симптом здоровья нации, симптом того, что вся нация, устремленная к достижению целей, поставленных ей Творцом и Промыслителем, правильно пользуется присущей ей свободой. Из этих двух элементов, т. е. Православия, определяющего Самодержавие, и из Самодержавия самого по себе и вытекает та форма русской народности, русской национальности, которую каждый русский патриот желает видеть в своем народе. И имеет право на исполнение желаемого, ибо он не посторонний зритель, но часть от общего, охваченного единым стремлением. В этом слове "народность" русский народ является не как некое отвлеченное биологическое явление, но как форма, где этнографическая группа. - русский народ, наполнена содержанием - православным христианским сознанием. Из Православия и Самодержавия русская народность и явилась взору Достоевского в виде богоносца - звание, право на которое русский народ не потерял до сего дня, ибо даже до сего дня есть еще русские люди, ощущающие грандиозность обязанности, возлагаемой на весь народ этим званием. Народ богоносец!
В одном месте "Дневника писателя" Достоевский рассказывает о своих мыслях, вызванных сообщениями о зверствах, чинимых турецкими изуверами над христианами. Шла Освободительная война, та самая, когда Россия освободила христианские народы на Балканах и, фактически покорив себе целый ряд стран, ушла в свои границы. Было известно, что турецкие изуверы сдирали кожу с христиан, с живых людей,.. вытягивали жилы Почти что, как в дни просвещенного ХХ-го века... Мысли о зверствах овладели писателем, когда он проходил по Летнему Саду и видел играющих детей, и мелькнуло, что вот эти дети уж доживут до такого прогресса, когда никто ни с кого кожу сдирать не будет. Но. пишет Достоевский, внимательно подумав, он пришел к мысли, что и эти дети могут оказаться жертвами мучений. Достаточно, чтобы кто-то "компетентным языком и при компетентных обстоятельствах" объяснил, что "с иной спины кожу содрать, пожалуй, даже и полезно". До революции Достоевского не понимали. Революция его объяснила. Нашлись в России и компетентные люди, и компетентные обстоятельства и компетентный язык гениального лжеца и великого злодея Карла Маркса. Кто-то из детей, игравших в Летнем Саду, когда там проходил Достоевский, не оказался ли жертвой этих компетентных разговоров? Этим-то детям в 1917 году было лишь по 40-45 лет?.. Достоевский предвидел даже и особенности русского революционного бунта. Он писал: "Интернационал распорядился, чтобы европейская революция началась в России, и начнется, ибо нет у нас надежного отпора ни в управлении, ни в обществе. Бунт начнется с атеизма и грабежа всех богатств; начнут низлагать религию, разрушать храмы и превращать в казармы, в стойла, зальют мир кровью и потом сами испугаются" (том XI, стр. 63). Насколько точно это пророчество исполнилось, можно судить по отрывку из послания Патриарха Тихона, который в начале третьего месяца после коммунистической революции, писал: "Воздвигается жесточайшее гонение на Св. Церковь Христову,.. св. храмы подвергаются разрушению, ограблению, кощунственному осквернению. Чтимые народом обители захватываются безбожными властями; школы церковные упраздняются и обращаются в училища безверия и в рассадники безнравственности" (Послание 19-го января 1918 года).
Эта способность к покаянию также есть одно из свойств русской культуры, плодом которой был наш русский гений, культуры, которую он глубоко ощущал и причастности к которой он. очевидно, не терял и во время своего революционного увлечения.
Умом Россию не объять, Посмотрим на русскую культуру не в ее внешних проявлениях, не в тех дивах искусства, науки, судебной, школьной и государственной организации и в прочих гранях ее внешнего, которыми она себя достаточно прославила в прошлом. Обратим внимание на ее субъективный импульс. Не будем останавливать наш взгляд на стрелках часов, но проникнем внутрь и присмотримся к пружине, вызывающей движение стрелок (по выражению Митрополита Анастасия). Углубимся вниманием к тому, что было импульсом, который определял судьбу лучших сынов русского народа, который формировал всю историческую судьбу народа и государства Российского. О движущих силах истории сказано весьма много. Коснемся существующих точек зрения и выскажем нашу собственную. Ведь культура народа и есть эта движущая сила. Мы не можем согласиться с представлением, якобы причиной того, как слагается история, являются эволюция и социальные условия, якобы имманентные жизни общества. Нельзя также присоединиться и к той точке зрения, якобы причиной исторических путей являются пятна на солнце или же какие-то оккультные явления, или же, что все фатально предопределено роком. Мы считаем доказанным здравым смыслом, что сами социальные условия являются результатом действования людей и что последнее есть следствие волевой направленности человека. Исторический процесс есть многогранное произведение волевых действий общества политемы; произведение, зависящее от того, что этой политемой принято за критерий правильности. Этот критерий и формирует общество и личность.
Культура, par excellence, в личности и в
народе есть внутренний импульс личности,
философская мера, сознательно подчиняясь
которой эта личность мыслит и действует, давая
себе отчет в том - что хорошо, а потому должно: в
какой мере по отношению к хорошему и должному
допустимо исполнение желаемого, т. е. - что можно;
а также и - что плохо, а потому и непозволительно,
нельзя. Этой мерой является тот закон, который
человек и народ напишут в своей совести, в своем
уме и в своем сердце, и которому он безоговорочно
и единодушно подчинится. В мире есть законы, ведущие человека и общество - политему, ко благу или ко злу. Как учит история, вне этих законов, жизни не было и нет. Рассмотрение их вынудило бы нас к обозрению религий и философских систем, владевших умами народов от глубокой древности, и владеющих ими и поныне. Уклоняясь от этого рассмотрения здесь, обратимся к России.
Россию, особенно в наши дни, нельзя рассматривать, как географическое и геополитическое пространство, населенное некоей этнографической группой, чередующейся в биологическом преемстве поколений. В этом формальном смысле она существовала и в дорюриковские времена. В этом смысле существует она и сейчас, вынужденно подчиняясь не русскому, но интернациональному закону. В этом смысле она будет существовать и дальше, как форма. Современный свободный мир смотрит на Россию с точки зрения формы, и, упуская из внимания существо, не желает видеть разницу между Россией и СССР. Этот формальный взгляд и является причиной запутанности современного мирового положения и неустойчивости мира во всем мире. Последние, в свою очередь, свидетельствуют о том, что формальный взгляд на Россию является ошибочным. Ошибочен же он потому, что в нем отражается лишь бытие России, ее форма. Без содержания, без того, что составляет сознание России, как нации, Россия усматривается ложно, и в этом виде интересует нас лишь отчасти. Но ее сознание, ее содержание, определяющее ее бытие и ее форму, нас интересует в степени чрезвычайной, ибо от того, как направлено это сознание, зависит благо или зло России, равно как и то - что она несет миру: содействие к нахождению общего мира и благополучия в степени, доступной человечеству, или же гибель. Подлинный наш интерес сосредотачивается на России в период того времени, когда ее существо, ее сознание стояло в рамках, которые благоприятно воздействовали на нее самое, как на форму, содержавшую существо, так и на все. в чем она приходила в соприкосновение.
Предоставим богословам говорить о том, как воздвигло Россию ко славе действие Благодати Божией, всегда немощная врачующей и оскудевающая обновляющей. Предоставим материалистам судить о благах цивилизации, пришедшей из Византии (хотя вскользь заметим, что и художества и архитектура и даже грамота не были чужды Руси и раньше). Мы же посмотрим на происшедшее с точки зрения психологии и философии. Вот что произошло при Крещении Руси: Чистосердечные поиски гениального русского Князя привели его к познанию Истинного Бога Творца и Промыслителя, к познанию своей неизбежной судьбы в вечности. С этого момента Великий Князь ощутил обязательность того, чтобы каждое его действие совершалось к исполнению всеблагой и всесовершенной воли Божией о нем самом и о народе ему Богом порученном. Великий Князь воспламенился желанием получить участие среди тех, к кому относятся слова Христовы: "Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира" (Мф. ХХV, 34). И Великий Князь сказал: "Я боюсь греха!". Страх Божий стал началом русской премудрости (Сравн. Пс. СХ, 10). Неуклонное следование по избранному пути сделало Князя Великим и Святым. Русский народ последовал за своим Князем. Посмотрите! Русский народ имел все возможности и не последовать за ним. Кругом были просторы. Для выхода из под власти Киевского Князя не требовалось визы на право перехода в другое государство. Но от Киева не ушел никто. Православная вера сделалась центростремительной силой Руси. Хотя и были единичные случаи сопротивления новой вере, они растворились в общенародном признании русским народом правильности пути, избранного Князем, и волевое устремление Князя сделалось довлеющим элементом психики всего русского народа. Закон Христов, этот единственно верный критерий правильности пути человеческой жизни, как индивидуальной, как общественной, так и государственной, сделался общепризнанным критерием правильности всякого действия каждого русского человека, всего народа. Так Вел. Кн. Владимиром и всем русским народом было создано национальное образование, которому последовательно было присвоено название Святой Руси. Дома Пресвятой Богородицы. Россия, таким образом, сложилась из соединения Христовой Церкви с русским народом, и стоит ли удивляться, что слой. фактически составляющий Россию, наименовал себя христианами - крестьянин.
В России речь пошла не о системе верных отношений между людьми, но о системе верных отношений человека к Богу, и эта система отношений последовательно определила отношения между людьми ко благу. Идеалом России начерталось не правовое общество, но общество всеобщей праведности. Пусть идеал остался, как недостижимая цель стремлений, но именно эта цель начерталась и довлела над народным сознанием, определяя народное бытие. "Блаженны алчущие и жаждущие правды"... С самого начала государственного бытия России религиозный элемент в ней оказался сутью, а не благовидным и безвредным придатком. Неслиянная и неразделимая двуединость Церкви и политики определила русскую культуру, вызвавшую к жизни русскую государственность, и с тех пор рассматривать Россию отдельно от Русской Православной Церкви невозможно вообще. Судьба Русской Церкви есть судьба всего русского народа. Вне этого о национальной исторической России говорить нельзя. Вопрос об отношениях между Церковью и государством, подобно вопросу о праве и праведности, в России решался и должен решаться всегда своим особенным, русским образом, который не укладывается в западные образцы. К сожалению, на Западе вопрос об отношениях между Церковью и государством, еще со времени Средних веков, был запутан отношениями между владетельными королями и подчас не менее владетельным клиром. Языческая философия, овладев умами Запада там оттеснила Церковь на положение благовидного придатка. Отсюда возникли противоречия. В России князья никогда не стояли в противоречии с клиром, и о конкордате у нас вообще не могло быть и речи. Князь всегда был сыном Церкви и членом Ее, как и любой клирик, и оба они одинаково подчиняются цели, ставимой перед ними Церковью, хранительницей Закона Христова, который и сказывался в совести, определяя действование, создавая то, что предстало перед миром, как русская культура.
Закон этот и сформировал сознание России, сознание это, в результате волевого движения всего народа, наполнило содержанием биологическое бытие России, ее форму, и тогда она оказалась в состоянии не погибнуть, после того, как ее погубило татарское нашествие, но сохраниться и восстать из пепла пожарищ, пережив полное уничтожение своей государственности под ударами польского империализма, восстать и собрать воедино разрозненные братские племена, рожденные общей матерью Киевом, окрепнув после пережитого, распластать крылья Двуглавого Орла Третьего Рима От Перми до Тавриды. а вовлекши в свою орбиту слабейшие племена и народы, оказаться для них не поработителем, но братом и даже слугой. Это та Россия, которая породила Ивана Сусанина и Ломоносова и Пушкина, Гоголя и Суворова, и адмирала Нахимова и Дашу Севастопольскую сестру милосердия, и дедушку Крылова, архитектора Воронихина, и путешественника Миклухо-Маклая, Репина, Шишкина, Станиславского, Хомякова и Рачинского, преподобного Сергия Радонежского и Серафима Саровского, Амвросия Оптинского и праведника о. Иоанна Кронштадтского,.. та Россия, которая породила Достоевского - писателя и публициста, одного из немногих, кто способен дать на Суде Божием ответ за каждое сказанное им слово. (Сравн. Мф. XII, 36). Это та Россия, которая породила
стоятелей за ее Правду - Императора Александра
Второго - Освободителя балканских христиан,
мученика Николая Александровича, и сонмы
мучеников ведомых и неизвестных, остающихся
верными Христу и России даже тогда, когда в
сердце ее воздвигнут престол сатаны (Апок. II. 13).
Вот до этой-то культуры щупальцами
своей души и добрался писатель-революционер
Достоевский, когда он, в обстановке мертвого дома
соприкоснулся с русским народом. Он ощутил в
народе живое, деятельное стремление к идеалу
общества праведников, и в то же время он увидел
обнаженный грех. Достоевский понял, что
революция в России обозначит разлитие греха по
всей стране и что это не только плохо, но -
ужасно,.. что этого допустить нельзя. Он увидел,
что исторические формы бытия России, несмотря на
свои недостатки, - хороши, и потому должно их
блюсти и укреплять. Он принес покаяние в своих
страстных заблуждениях, и он всеми фибрами души
ощутил, что - единственное, что охраняет общество
и Россию, есть Закон Христов.
К концу прошлого века тенденции такого мышления настолько были разлиты по России, что не чужды были ей даже и церковно-мыслящие люди. Об этом можно сyдить по письмам Епископа Феофана Затворника, который был вынужден одному из своих корреспондентов писать так: "Вы пишете - Бог создал человека для общества. Поправьте эту мысль: - человек создан для общения с Богом". И заканчивая, Еп. Феофан высказывает мысль чрезвычайно многозначительную. Он пишет: "Беда обществу, в коем общественность поставляется целью. Тогда передвигается центр и начинается смятение и неурядица" (Письмо IХ-ое по сборнику "Письма о христианской жизни", изд. Шанхай. 1948 г.). Веяние духа общественности к концу XIX-го века в России было настолько сильно, что под его знаком стояло мышление лучших людей страны. Даже и они видели "смысл жизни и призвание человека в том. чтобы жить для блага ближнего". (См. М. П. Бок "Воспоминания о моем отце П. А. Столыпине", Изд. им. Чехова, 1953 г.). Но что же худшие?.. Смысл жизни переместился по сравнению с тем, как он понимался в духе русской культуры. Произошло отречение от нее. Произошло богоотступничество. Так в Россию пришел соблазн революции, а забвение страха греха проложило этому соблазну свободную дорогу. Не напрасно св. Апостол Павел поучает, что. когда люди не заботятся иметь Бога в разуме, то "предает их Бог превратному уму - делать непотребства" (Рим. I, 28). Во всех случаях жизни умудренное тысячелетним опытом русское Самодержавие законодательствовало не только по мере надобности законов, но всегда применительно к степени возможности исполнения полезных законов. (См. XII-ая беседа св. Иоанна Златоуста на Евангелие от Матфея, пар. 2-ой). Это вызывало некоторую медлительность, а люди, зараженные непомерным, страстным импульсом любви, воспринимали это за неспособность, за нежелание. Не сразу, но обреченно возникали те самые "компетентные обстоятельства", при которых завистники компетентным языком объяснили русскому народу, что "с иной спины кожу содрать, пожалуй, даже и полезно". В конце концов Россия упала в руки людей, о которых остается словами пророка Исайи воскликнуть: "Беда мне, беда мне. Увы мне! Злодеи злодействуют, и злодеи злодействуют злодейски" (Ис. ХХIV, 16). Бесы! Забвение Православия повело к падению Самодержавия, охранявшего свободу народа, и на смену свободе пришло рабство. Россия, поруганная наименованием "СССР", из любящей матери для всего народа превратилась в злобную мачеху. Все это повело к извращению русской народности. Русский человек, в той степени, поскольку он подчинился закону коммунизма, явился в страшном образе богопоносца.
Бес русской революции еще сидит за железной завесой, терзая русский народ, а с ним и другие, павшие жертвой непонимания миром русского вопроса. Но... как ни крепка банка, бес из нее выйти может! До тех пор, пока он жив. нет гарантии, что он не сорвет крышку банки и не пойдет на волю терзать весь мир, ибо - как ни сильны руки, держащие крышку, они не всесильны. Тогда - горе миру! Западный христианский мир не проявил склонности взять сторону угнетенного. Скорбям. которые сопутствуют стоянию за правду (Мф. V. 10 и 11), он предпочел временные блага торговых доходов и, вопреки собственным интересам, не сделал ничего, чтобы помочь русскому народу освободиться от коммунистического ига. Все попытки русского народа свергнуть власть безбожных захлебнулись в народной крови. Стоит ли говорить о помощи, оказанной Западом правительству Ленина, Троцкого и Сталина?.. Это факт общеизвестный. Кровь русских мучеников вопиет к Небу
и взывает об отмщении. За сорок лет торговли с
людоедами накопилось много тяжелых счетов
совести. Они подлежат оплате. Не пришло ли время
расплатиться по этим счетам совести, как бы велик
ни был их страшный итог, прежде чем судебный
исполнитель Суда Божьего не предъявит их к
оплате, заставив дрогнуть руку, держащую
железную крышку банки. Не понимая России, Западный мир видит ее лишь, как форму и безразличен к ее существу. Они примирились с фактом существования на нашей родине заговора по устройству мировой революции. Но мы. наследники и провозвестники исконной русской культуры, с властью татей никогда не примиримся, и. побуждаемые долгом, говорим миру о грозящей ему опасности. Неописуемые чувства овладевают нами,
когда мы видим, как представители достойных
глубокого уважения свободных стран пожимают
кровавые руки богоборцев: то шпиона Ленина, то
садиста Сталина, то просто пьяницам, выплывшим на
поверхность революционного болота за свою
верность тирану и садисту. Но Запад продолжает
искать путей мирного сосуществования. И это -
тоже есть помощь безбожникам, есть дело,
направленное против русского народа. Провозглашать это мы призваны нашей совестью, как сыны России, и эту обязанность мы будем исполнять, пользуясь всеми возможностями. Если мы умолкнем, камни возопиют. Мы - Русские. Мы - народ богоносец.
Здесь мы собрались почтить память русского гения Достоевского и русскую тысячелетнюю культуру. Причастность к этой культуре есть честь, но более того - есть обязанность. Величие воспринятой чести подвергает нас опасности двойного наказания, ибо - кому много дано, с того много и спросится. Родится русским слишком мало. Вспомним, как св. Иоанн Златоуст сказал о сыновьях Иосифа Обручника, что семейная их близость ко Христу не была достаточна для спасения. Если от них требовался подвиг, то во сколько крат больший требуется от нас. Сыновство России обязывает к подвигу. Мир ждет плодов нашего покаяния. Богоносцем именуют сегодня русский народ. И к нам это тоже относится. Честь России - наша честь. Грех России - наш грех. В смиренном сознании своего недостоинства, в христианском принятии нашего поражения, в покаянном принятии громов, разверзшихся над нашей родиной за ее великий грех богоотступничества, мы, пользуясь господствующей здесь свободой, заявляем то, чего не может высказать русский народ богоносец, лишенный свободы на родной земле, но гото-вый при первой возможности подняться против своих поработителей и покончить с ними. Тот народ, который вот уже тридцать девять лет оставлен миром на произвол судьбы, на произвол палачей. Холоден Запад. Высокомерно смотрит он на Восток, и до сих пор живы клеветники России, к которым еще Пушкин обращался со справедливым укором: "И ненавидите вы нас... По-прежнему шумят народные витии. По-прежнему анафемой грозят они России. Замалчивая все героические акты борьбы русского народа за освобождение от власти дьявольских когтей коммунизма, пренебрегая жертвами этой титанической борьбы. Запад "сосуществует" с коммунистической кликой. Удивительно ли, что и видит он лишь русских богопоносцев, обласканных коммунистической кремлевской кучкой, да карательные отряды спущенных с цепи церберов коммунистического произвола, церберов, упоенных кровью русского и других народов, церберов, знающих только одну заповедь: "Убей!" Напрасно нам обращаться к Западу, призывая его оказать поддержку освободительным силам богоносной России. Тридцать девять лет мы им говорим об этой помощи, и это в их же интересах. О, если бы хоть на сороковом одумались! Едва ли... Космический вихрь треплет листы книги истории. Человеческая рука не в силах ни остановить, ни направить его по желаемому руслу. Покорно склоняем мы обнаженную голову перед потоком, излившихся из фиала гнева Божия на мир, забывший Бога. Мы обращается к русскому народу. К русскому сердцу. Мы обращаемся ко всем русским людям
рассеяния с призывом - делом и словом соединиться
в благодатном свете Закона Христова, ибо без
этого не может быть ни освобождения, ни
восстановления России. Если мы не в состоянии
сделать что бы то ни было практического для
освобождения родины от коммунистической
диктатуры, то выполним наш долг перед родиной
тем, что словом и делом сохраним исконные
движущие силы Русской культуры. Вникнем в
философию богопросвещенных православных
мыслителей. Воспримем судьбы нашей родины в
свете христианской мысли и этой мыслью осветим
будущее России. В надежде на гибель
коммунистической власти, приготовим те
краеугольные камни, которые должны быть положены
в здание духовного возрождения нашей Родины.
Будем помнить, что именно их трепетно ждет от нас
Россия, ибо это ость то единственное, чего
русский народ без нас сделать не может. Будем
помнить, что от этих камней и только от них
зависит будущее России, ибо, когда на них
воздвигнется ее здание, тогда неумирающий гений
русского народа найдет правильное решение тем
социальным, экономическим и национальным
проблемам, из-за которых в нашей среде столько
ненужной розни и даже вражды. Скажем и то, что без
камней этого возрождения никому ничего дельного
выполнить не удастся. Не форма России будущего нам важна, а ее содержание. Важно сознание, которое определит ее бытие и форму, ко благу для себя и для всего мира. Вникнем же в глубину сущности Русской Культуры, в Закон Христов. Воскликнем словами Псалмопевца: "Прежде страдания моего я заблуждал, а ныне слово Твое храню" (Пс. 118. 67). Пусть тяжкая наука отступления от русской культуры послужит нам и Родине в назидание и к большей славе в будущем. Пусть из мертвого дома революции Россия восстанет вновь во славе Богу, во благе для русского народа, готовая служить миру, как провозвестник Правды Божией, как Святая Русь. Дом Пресвятой Богородицы. И сие буди, буди, как любил восклицать Достоевский. Если же грех мира превзошел меру долготерпения Божия, и мир заслужил тяжкой кары, уже низринувшейся на нашу Родину, то да совершится воля Божия, всеблагая и всесовершенная, и да будет Богу нашему слава. Тяжко быть богоносцем, народом судеб Божиих. Тяжко, но доблестно. Тяжко, но бесконечно радостно. Не нам, Господи. Не нам, но имени Твоему даждь славу (Пс. 113, 13). |
||
Буэнос-Айрес, |
||
|
