О возможности восстановления монархии в России

В этом номере в разделе «Русская публицистика» мы воспроизводим (с сокращениями) статью русского эмигрантского публициста П.Будзиловича. В ряде постулатов публикация небесспорна, тем не менее, она может послужить хорошим поводом для размышлений на тему, важную для каждого консервативно-мыслящего русского человека.

Приступая к такой сложной теме как возможность восстановления монархии в России, следует сразу же попытаться установить – о чем, собственно, идет речь, а также дать определения некоторым используемым терминам.

Начнем с «восстановления». Под этим выражением имеется ввиду восстановление русской православной монархии, как института.

Под термином «русская православная монархия» здесь будет подразумеваться монархия, существовавшая до Петра I... По идее русской монархии, только Бог является источником власти монарха! Эта мысль была с предельной четкостью сформулирована Иоанном Грозным в одном из его писем князю Курбскому: «Ваше дело холопье повиноваться, а я, – пишет Царь, - за вас отвечу перед Богом!» Другими словами, русская монархия в идеальной форме является диктатурой совести: у монарха власть ограничена «только лишь» его собственной совестью. Совершенно очевидно, что такая монархия может успешно существовать только тогда, когда и монарх, и подавляющее большинство его подданных искренно верят в то, что это именно так. Также со­вершенно очевидно, что при такой монархии модная идея «отделения Церкви от государства» просто-на­просто не могла бы даже возникнуть. В самом деле, ведь суть христианства в том, что верующий христи­анин должен жить по-христиански, а не ограничивать свое участие в церковной жизни отстаиванием (хотя бы и частым) определенных церковных служб. От­деляя же Церковь от государства, мы как бы создаем какую-то сферу деятельности, где христианские за­коны теряют свою силу и где мы можем действовать по каким-то другим, «человеческим» законам. Хотя вся идея отделения Церкви от государства явно атеистическая, в наш «просвещенный» век даже некото­рые представители церковной иерархии принимают ее как непреложный закон бытия. Все это, конечно, признаки внутреннего неверия в существование Бога и в прямое участие Божие в мирских делах.

Если мы согласимся, что русская православная монархия может существовать только тогда, когда и монарх и его подданные будут истинно верующими христианами, то проблема восстановления монархии в России становится проблемой восстановления христианства. Люди, пред­ставляющие себе восстановление монархии как свер­жение коммунизма и прикрепление этикетки «монар­хия» к образовавшемуся после этого свержения об­ществу, просто-напросто недопонимают исторических основ русской монархии, или же путают идею рус­ской монархии с идеей русской империи. Восстано­вить империю, кстати, будет еще трудней, чем мо­нархию. В то время, как монархия является почти натуральной формой правления с точки зрения веру­ющего христианина, империя не может претендовать на такую же приемлемость. Именно поэтому право­славие для советской власти было, есть и будет ос­новным идеологическим врагом.

Об основах власти русской монархии

По почину Петра I русская религиозно-философ­ская мысль потеряла всякое влияние на русское го­сударственное устройство. Преемники Петра возвели раболепство перед западными (атеистическими) мы­слителями почти в культ. Таким образом, в XIX веке русская религиозно-философская мысль не только мало изучалась, но об ее существовании подавляющее большинство русских образованных людей просто и не подозревало. Мало кто, например, из русской интеллигенции конца XIX– начала XX века слыхал об учении св. Серафима Са­ровского. А ведь оно по своей глубине и универсальности никак не уступает западной философской мыс­ли. Правда, с важной разницей: в его трудах все ба­зируется на вере, а не на неверии (или же «вере» в силу человеческого разума). Или кто (уже в ХХ столетии) серьезно относился к трудам Льва Тихоми­рова (после его прозрения и «измены» революционе­рам, и перехода в лагерь «мракобесов»)? А ведь Ти­хомиров, безусловно, был одним из крупных русских мыслителей, давших наиболее ясное объяснение прин­ципам русской монархии, пользуясь понятиями и языком нашего времени (граница XIX-XX столетий). Л.Н. Толстой, основоположник своей собственной «религии», увлекался западными и восточными учениями, но не хотел и знать о святоотеческой литера­туре. Так, М.В. Лодыженский в своей книге «Свет Незримый», описывая случай кратковременного зна­комства с Толстым, пишет:

«Толстой не знал нашей святоотеческой литера­туры, не имел, например, понятия, что была за книга «Добротолюбие» что за философы были св. Исаак Сириянин, св. Ефрем Сириянин, св. Авва Дорофей и другие... Он до того не хотел знать всего этого, что предвзято отворачивался без дальнейших разговоров, от всякого, кто серьезно интересовался православным подвижничеством. Так, когда мне пришлось в разго­воре с ним сообщить, что я работаю над исследованием их жизни, он, не задумываясь, с оттенком пол­ного пренебрежения, сказал мне: «А меня так это совсем не интересует» и сейчас же перевел разговор на другую тему». (Пг, 1915 г. стр. 237)

Анализируя поведение большинства русских ца­рей и цариц после-Петровского периода, невольно приходит мысль, что и они тоже не уясняли себе истинную роль русского православного монарха. Так, с легкой руки Петра I, русское духовенство зачастую подвергалось гонению, а в остальное время, вплоть до революции 1917 г. – играло роль скорее обрядо­вую, чем роль духовного воспитателя и хранителя духовных ценностей. Неудивительно, что, в то время как русское духовенство сыграло решительную роль в освобождении от татарского ига, а позже – в спа­сении страны от полного упадка в Смутное время, в 1917 г. оно такой роли не играло. Революция, будучи делом государственным, не касалась Церкви согласно «славному» принципу отделения Церкви от государ­ства, принявшему к этому времени значение неруши­мого закона.

Модным и охотно прием­лемым «прогрессивной частью» русского общества стало порицание монархии вообще, и русской в осо­бенности. За редкими исключениями, русские мысля­щие люди искали ответов на Западе. Подавляющая часть русской публицистики конца XIX – начала XX века отражает увлечение западными (при этом – социалистическими) идеями и отречение от всего русского, а особенно – от идеи русской православной монархии.

Одним из теоретиков идеи русской православной монархии до-Петровского периода, несомненно, яв­ляется царь Иван Грозный, чьи толкования идеи рус­ской монархии были ясно выражены в его многочи­сленных письмах. Особенно ярко и четко его идеи выражены в его знаменитой переписке с князем Курбским. Следует отметить, что исключительные способности Ивана Грозного как государственного мыслителя и деятеля почти не отмечаются ни на За­паде, ни среди русских официальных историков. Имя Ивана Грозного вызывает автоматический рефлекс: взору представляется полусумасшедший, больной манией преследования шизофреник, проводящий все свое время в застенках, упиваясь зрелищем пыток и истязаний.

«Государственное управление, по Грозному должно представлять собою стройную систему (здесь и далее - выделено мной - П.Б.). Представитель аристократического начала, князь Курбский, упирает преимущественно на личные доблести «лучших людей сильных во Израиле» (не то же ли мы слышим в требованиях кон­ституции 300 лет позже?). Иоанн относится к этому, как к проявлению политической незрелости, и старается объяснить князю, что личные доблести не по­могут, если нет правильного «строения», если в госу­дарстве власти и учреждения не будут расположены в надлежащем порядке. «Как дерево не может цвести, если корни засыхают, так и это: аще не прежде строения благая в царстве будут, то и храбрость не проявится на войне. Ты же, – говорит Царь, - не обращая внимания на строения, прославляешь толь­ко доблести» (здесь и далее закавыченные цитаты из Л.Тихомирова).

«На чем же, на какой общей идее, воздвигается это необходимое «строение», «конституция» христиан­ского царства? Иоанн, в пояснение, вспоминает об ереси манихейской: «Они развратно учили, будто бы Христос обладает лишь небом, а землею самостоя­тельно управляют люди, а преисподними – диавол. Я же, – говорит Царь, – верую, что всеми обладает Христос: небесным, земным и преисподним и вся на небеси, на земли и преисподней состоит Его хоте­нием, советом Отчим и благоволением Святого Ду­ха». Эта Высшая Власть налагает Свою волю и на государственное «строение», устанавливает и цар­скую власть».

Ересь манихейская, кстати, и есть тот самый принцип отделения Церкви от государства, за кото­рый ратовали «западники» в России (читай: подав­ляющее большинство интеллигенции конца XIX– начала XX века).

«Права Верховной Власти, в понятиях Грозного, определяются христианской идеей подчинения под­данных. Этим дается и широта власти, в этом же и ее пределы (ибо пределы есть и для Грозного). Но в указанных границах безусловное повиновение Царю, как обязанность, предписанная верой, входит в круг благочестия христианского. Если Царь поступает жестоко или даже несправедливо, – это его грех. Но это не увольняет подданных от обязанности повино­вения.

Порицание поступков Ио­анна на основании народного права других стран (указываемых Курбским) – не имеет, по возражению Царя, никакого значения. «О безбожных человецех что и глаголати! Понеже тии все царствиями своими не владеют: как им повелят подданые («работные»), так и поступают. А российские самодержавцы изначала сами владеют всеми царствами (то есть всеми частями царской власти), а не бояре и вельможе».

Противоположение нашего принципа Верховной Власти и европейского вообще неоднократно заметно у Иоанна и помимо полемики с Курбским. Он ясно понимает, что представляет в себе иной и выс­ший принцип».

Условия восстановления русской монархии

Таким образом, восстановление монархии требу­ет восстановления истинного христианского мировоз­зрения, т.е. совершенно реального ощущения про­мысла Божьего в земных делах. Само собою разу­меется, что никакого разговора об отделении Церкви от государства здесь и быть не может. Наоборот, именно Церковь должна следить за тем. чтобы нрав­ственные устои постоянно поддерживались и соблю­дались. Именно Церковь должна заниматься воспита­нием граждан. И именно Церковь должна быть вер­ховным нравственным авторитетом во всех вопросах.

Поэтому вопроса о восстановлении монархии, строго говоря, нет. Есть вопрос о восстановлении православия в будущей России. Для истинно верую­щего христианина монархическая форма правления является само собой разумеющейся. Религиозное миросозерцание нации порождает инстинктивное стрем­ление к истинно монархической власти, и тот же ин­стинкт подсказывает, в общих чертах, многие необ­ходимые для монархического строения истины. Со­гласно высказываниям Иоанна Грозного, повиновение православному царю является частью христианского благочестия.

О возможности и потребности восстановления православия в России двух мнений быть не может. В настоящий момент, даже с точки зрения чисто утилитарной, становится ясно, что одна религия способ­на давать нации всеобъемлющий идеал, в котором освещаются все стороны ее жизни. Попытки заме­нить религию всевозможными философскими суррогатами привели человечество в атомный тупик, вы­ход из которого, несмотря на сладкие слова в ООН, с каждым годом теряется все больше и больше.

Происходит это, по-видимому, потому, что толь­ко религия ставит высшую Божественную Личность превыше всего в природе и, таким образом, в нашей человеческой жизни сохраняет высшее место для на­чала нравственного, личного. Только при свете ре­лигии человек, при всем своем подчинении матери­альным и социальным условиям, сохраняет сознание верховного значения своей личности, а поэтому пе­реносит такое же понятие верховности на идеалы нравственные. Для верующего понятно, что только реальная связь с Божеством способна дать силу жить нравственным идеалом. Как бы то ни было, в исторической действительности всеобъемлющий идеал, способный объединять все цели, все стороны жизни на почве нравственной, человечество находило имен­но в религии. Те или иные религиозные концепции, точно так же, как те или иные нестроения религиозного сознания, могущественно влияют на обществен­ную и политическую жизнь (несмотря на все попыт­ки «отделить» Церковь от государства!).

Отсюда ясно, что наиболее твердую почву для монархии дает именно христианство.

В самом деле, власть монарха возможна лишь при народном признании. Но будучи связана с Высшей Силой, она является представительницей не народа, а той Высшей Силы, из Которой выте­кает нравственный идеал. Признавать верховное го­сподство этого идеала нация может лишь тогда, когда верит в его абсолютное значение, а, стало быть, возводит его к абсолютному личному началу, т.е. Божеству. Истекая из человеческих сфер, идеал не был бы абсолютен: проистекая не из личного источника, – не мог бы быть нравственным. Таким образом, подчиняя свою жизнь нравственному идеа­лу, нация, собственно желает себя подчинить Боже­ственному руководству, ищет верховной власти Божественной.

Это и есть то необходимое условие, при котором единоличная власть способна перерастать значение уполномоченной и становиться верховной, уполно­моченной от Божества, а поэтому не только совер­шенно независимой от людей, но выше всякой человеческой власти.

Вообще, только христианство, открывающее ис­тинные цели жизни, природу человека и действие Божественного Промысла, создает надлежащие усло­вия для развития монархического начала власти во всей его глубине.

По идее монар­хической, – народ вовсе ни от чего своего не отказы­вается, а лишь проникнут сознанием, что верховная власть по существу принадлежит не ему, а той Высшей Силе, которая указывает цели жизни человече­ской. Народу не от чего отказываться: он просто признает власть Бога, и тот факт, что в государст­венных отношениях она вручается монарху не наро­дом, а Божественной волей. При таком понимании власть монарха не есть народная, не из народной власти истекает и не народную волю призвана выра­жать. Но, с другой стороны, эта власть существует не для самой себя, как это может случиться при аб­солютизме, но для народа, для исполнения миссии, свыше указанной. Таким образом монархическая власть составляет служение, а не привилегию («Эх, тяжела ты, шапка Мономаха!»).

Настоящая монархия этой своей отвлеченностью от народной власти и народной воли, и в то же время своей подчиненностью народной вере, народному ду­ху, народному идеалу, именно и приобретает способ­ность быть властью верховной.

В заключение хотелось бы сказать, что в данной статье вопроса о «целесообразности» монархического строя для России я не подымаю. Из всего вышеска­занного должна быть понята моя точка зрения: для истинно верующего христианина принятие право­славной монархии является долгом благочестия. Для неверующего же приводить какие-то несуществую­щие доводы излишне.

«Русское возрождение», № 2, 1986 г.

Об авторе

Петр Николаевич Будзилович (1926-2019) - русско-американский общественный и церковный деятель. Родился в Гомеле. С 1949 года проживал в США. Один из основателей Конгресса русских американцев. Входил в состав Высшего монархического совета. Помимо «Русского возрождения», публиковался в таких изданиях, как «Православная Русь», «Наша страна», «Кадетская перекличка» и др.