ПРАВОСЛАВИЕ, САМОДЕРЖАВИЕ, НАРОДНОСТЬ

Автор: 
Хомяков Д. А.

[169] С момента «грехопадения» зло и добро так перемешались в мире, что «по человечеству» чистое безусловное проявление того и другого невозможно. Государственность, конечно, продукт грехопадения. Поэтому не верующие в последнее, но не отвергающие этику, как, например, граф Толстой, отвергают государство. Он говорит, что только дураки могут верить в грехопадение, забывая, что к числу дураков приходится отнести Канта. Как ни думай о Канте — дураком почесть его «трудненько».

GrenzenderblosserVernunft. VomradicalenBoesen. Да, кстати, того же мнения и Шопенгауэр. Он мирится с Ветхим Заветом лишь потому, что таковой начинается с рассказа о грехопадении. DieWeltalsWilleets. 2 В, 664. Тот же вопрос разрешает он на с. 690-691 того же тома и на с. 480 Iтома: WirklichistdieLehrevonderErbsuendeundvonderErloesungdieCrosseWabrheit, welchedenKerndesChristenthumsausmacht.

[170] Покойный Император Александр IIIв своем воззрении на «власть, как на бремя неудобоносимое», проявил свою истинно русскую душу. В этом — его «непреходящее» историческое значение.

[171] Извращение понятия о священном значении царского подвига выражается в некоторых слоях народа, почитающих себя «образованными», представлением о Царе как священнике, с непризнанием за ним права даже вторичного брака: Царь-де священник. Это понятие явно развилось под влиянием попетровского представления о коронации. В древности никто не смущался многобрачием даже Ивана Грозного, разве только последние жены его считались народом «женщинами».

[172] Святитель Иоанн Златоуст в толковании одной из глав послания апостола Павла к Римлянам говорит: «Неужели всякий начальник поставлен от Бога? Не то, говорю я, — отвечает апостол. — Существование властей, причем одни начальствуют, а другие подчиняются, и то обстоятельство, что все происходит не случайно и производно, так, чтобы народы носились туда и сюда подобно волнам, — все это я называю делом Божией премудрости. Потому апостол и не сказал, что нет начальника, который не был бы поставлен не от Бога, но рассуждает вообще о существе власти и говорит «несть власть» и т. д. Впрочем, апостол не говорит «кто слушается начальников, тот повинуется Богу», но устрашает противоположным».

[173] «Divinumjus»непременно предполагает и «inspirationemdivinam» для правильного им пользования. Если «Небо» непосредственно даст право, оно должно и «непосредственно» вдохновлять.

[174] Конечно, не юридической свободы, не всегда однозначащей с той, которую назвал поэт таинством: «скажи им таинство свободы» (то же выражение встречается у Malebranche: «LaLiberteestunmystere»). Сказать эту свободу Западу — вот, по мнению А. С. Хомякова, задача, подлежащая русскому народу. Свобода, по верному, кажется, замечанию К. С. Аксакова и Н. М. Павлова, означает «свой быт». Самодержавие есть сила, способствующая народу проявить свой быт. Власть, навязывающая не «свой быт», — все что угодно, только не самодержавие. От этого управление государством по системе Петра явилось прежде всего для народа посягательством на его «свой быт», т. е. на его свободу. Такси характер эта система сохранила и до сих пор, несмотря на видоизменение ее проявлений. И так как эта же система создала теперешний образованный слой, состоящий из «общества дворянского характера», «общества интеллигенции» и «интеллигенции чистой», то понятно, что таковой, хотя и мечтает о низвержении случайной формы этой системы, «бюрократической», тем не менее нисколько и не думает упразднять ее по существу. Интеллигенты толкуют «о свободе», противополагая ее теперешнему бюрократическому абсолютизму, но саму свободу они понимают не в смысле возвращения народу возможности свободы жить по «своему быту», а только как перенесение с бюрократии на себя права заставлять народ жить по ее, интеллигенции, указке. Все дело сводится к дарованию свободы интеллигенции. Но из этого ничего выйти не может. У интеллигенции «своего быта» нет, она лишь отрицание, рассудочное разложение умственной критикой, не считающейся с другими сторонами человеческого духа, существующего порядка в поиске за всяческими абсолютами. У нее свободы быть не может, а лишь одно своеволие: произвол резонирующего рассудка. Та свобода, о которой толкуют интеллигенты, есть не положительное, а отрицательное понятие. Она у них перевод с иностранного liberte-Freeheit(что сродно, между прочим, слову frech— разнузданный). Поэтому Шопенгауэр и Хомяков оба почитают в этом смысле свободу за понятие отрицательное: уничтожение «путь-преград». Но свобода — liberteничего не создает и не сознает, если она не имеет у себя субстрата, положительного содержания «своего быта», и в этом смысле христианство учит свободе о Христе, т. е. о таком состоянии, при котором человек сам по себе, без внешнего побуждения, живет во Христе. Но свобода, понимаемая по интеллигентному, т. е. по одному рассудку, а не по полноте жизни, будучи лишь отрицанием, производит только отрицание inaeternum, и ничего из себя не может произвести кроме анархизма, который раздвояется в «пассивное отрицание» и в «активное насилие», толстовщину или бомбизм; последнее есть выражение ницшеанства и его сверхчеловека. Сверхчеловек относится к простому человеку пренебрежительно, как к средству для его личных целей, похотей. Вся интеллигенция (бюрократия в том числе) почитает себя, по отношению к массе, «сверхчеловеческой»; и поэтому твердо и даже благодушно-наивно убеждена, что таковая и должна быть у нее в послушании и рабстве. Из этой массы тоже могут выходить сверхчеловеки; но таковые будут причисляться, по мере появления, к сонму правящей интеллигенции, лозунг которой свобода для нее (своеволие), а для народа слепое повиновение. Недаром насадитель этого всего у нас был Петр, настоящий тип сверхчеловека, и ему, как таковому, вполне приличествует титул Великого.

[175] При этом извращении нашего образованного общества на западный лад, эта черта нелюбви к властвованию, даже в отведенных ему сферах, выражается постоянным уклонением от пользования своими «правами». Не думаю, чтобы где-либо существовали законы, карающие за непользование правами: а у нас такие есть для земских и дворянских собраний. Нельзя ли из этого заключить, что и оно смотрит на «права», как на повинность, от которой человек всегда не прочь уклоняться? Для побуждения к пользованию правами, дарованными 17 октября 1905 года, введена поденная плата, и, кажется, с успехом.

[176] Cр.: Spencer. Man versus the State: the function of true liberalism in the future will be that of putting a limit to the powers of Parliament (p. 107).

[177] Очень поучительна Русская история в XVIIвеке, именно в этом отношении. (Ср.: Латкана. История Земских Соборов).

[178] Написано задолго до 1905 года.

[179] Моя мысль поясняется примером: почему институт предводителей (столь фальшивый, как продукт дворянской фальшивой организации) пользуется каким-то обаянием даже в народе, тогда как остальные выборные должности — нет? Если дело земских учреждений идет где-либо сколько-нибудь порядочно, то там, где одно благонамеренное лицо забрало все дело в руки, а всего хуже — там, где процветают ораторы и строгая «коллегиальность».

[180] Здесь под народом подразумевается вовсе не одно простонародье, а и та интеллигенция, которая «криво блуждает», благодаря тому, что вокруг нее и в ней все расшатано в области понятий.

[181] Каждая форма веры у нас имеет свой бытовой строй и даже внешний вид адептов.

[182] Положение EstablishedChurchочень своеобразное.

[183] Не надо упускать из вида, что это выражение существенно важно.

[184] Народ (простонародье) почти везде мало занимается политикой. Но на Западе он не постоянно политиканствует лишь потому, что простому человеку некогда, по большей части, отрываться от дела самопропитания; но его идеал все-таки — власть. У нас, кроме западной причины, отвлекающей от политики, есть другая — «пока» — нежелание властвовать, вследствие понятия о власти, как о тяготе и повинности.

[185] В этом смысле К. С. Аксаков употреблял выражение «величавый», говоря в одном стихотворении о простом народе.

[186]«Кийждо в винограднике своем, и кийждо под смоковницей своей» (3 Цар. 4, 25).

[187] Даже «Московские Ведомости» и те преблагодушно повторяют слова некоего профессора Озерова, перифраз на Евангелие: «ищите прежде знания и просвещения, и остальное все приложится вам».

[188] На эту тему написан «Анекдот» Екатерины II. Она не только олицетворяла в себе «абсолютив», но умела и необыкновенно остроумно воспевать плоды его применения на деле, не стесняясь, конечно, в выборе красок.

[189] И утвердилось мнение, что Великий Князь Владимир Мономах был истинным Государем всей Русской земли. Киевское духовенство, наполовину греческое и верное преданиям Царьграда, постоянно старалось возвести княжескую власть на степень царской. О Владимире Мономахе говорили, что он заранее предызбранный Божий сосуд, что по определению свыше кровь его смешалась самим рождением с «кровью Императоров Византийских ». (Павлов Н. М. Русская история. Т. 1, с. 146). И позднейшее потомство сохранило то же почтение, ту же любовь к Мономаховой памяти. Когда в XVIвеке возникла мысль о царском титуле для московских князей, имя Мономаха тотчас представилось правительству. Так и теперь — венец... именуется мономаховым, как бы в знамение этого высокого, чисто духовного союза, который долженствует быть между русским царем и русским царством.

[190] Для упразднения которых, за невозможностью ответить прямо и по совести, был пущен Манифест в ноябре 1905 года, более наделавший усложнений, чем, может быть, Манифест 17 октября.

[191] Ueber das Wesen Deutscher Wissenschaft. Saenitl. Worke. 8 Band. P.13

[192]Самарин Ю. О. О народности в науке. // Самарин Ю. О. Русская беседа. 1856. Т. 1, с. 45.

[193]Аксаков К. С. Ломоносов.

[194] Могут-де быть драгоценные черты в древности, выпавшие из обихода, которые надо стараться, как общечеловеческие, усвоить снова и ввести в современный обиход. Классическое и вообще гуманитарное образование имеет в виду служить этой цели. Во время французской революции образцом высшей человеческой культурной гражданственности был признан русский строй и по этому введены были всяческие римские обычаи и названия, и даже богослужение богине разума обставлено было церемониями классического характера.

[195] Первая попытка указать на, так сказать, народную психологию в пределах разветвления односемейного корня, даст нам 49 глава Книги Бытия, где Иаков пророчествует о судьбах и характере будущих племен израилевых. Это, как видно из текста, вовсе не характеристика только его сыновей, а и указание на имеющий развиться характер каждого племени в частности.

[196] Замечательно, что распространение и усвоение языка не вытесняет другого, прирожденного. На Далматинском побережье сербский и итальянский языки (остаток владычества Венеции) живут рядом на положении общеупотребительных языков и жители не утратили своего славянского характера. И еще любопытны примеры двуязычности, приуроченной к полам, например, у Американских Караибов.