ПРАВОСЛАВИЕ, САМОДЕРЖАВИЕ, НАРОДНОСТЬ
[36] В прежние времена богатство было достоянием людей власть имеющих, и составляло в глазах народа естественную их принадлежность. Оттого не было такого, как теперь, отношения к богатству самому по себе. В Англии до сих пор богатство лордов представляется связанным с их государственной ролью, и поэтому оно им не ставится в вину, а самое лордство нечто настолько народное, что Гладстон (либерал) говорил, что, при выборе между лордом и простым человеком, ceterisparibus, англичане всегда выберут лорда. Если бы богатство и теперь было неким атрибутом власти — власть есть общественно-служебная сила, — то не было бы к нему такого отношения, которое господствует ныне, — говорит Карлейль.
[37] Кто не знает, как мало людей, способных вынести испытание богатством? От того в Евангелии и сказано, что удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие. (Мф. 19, 24). Можно ли всем пожелать после этого богатства?! Конечно, денежное богатство уже потому не может быть всеобщим, что оно этим упразднило бы само себя. Но абсолютное обеспечение, при бесконечно малой обязательной работе, сделало бы людей богатыми праздностью, а это еще опаснее денежного богатства, потому что собственно деньги лишь дают право на праздность. А она-то и губит.
[38] Например, в Северной Америке замечают неплодовитость европейских колонистов. На это обстоятельство было обращаемо внимание властей и интеллигенции Северной Америки, Штатов и т. д.
[39] Истинная исконная форма общинного землепользования чужда позднейшей системе переделов, которая есть результат прекращения Правительством переселении. Истинная община основана на тягловой системе со скидкой и накидкой, а нынешняя есть бездумная казенная эволюция первоначального типа, в котором переделы были не нужны по избытку земли, когда опустелые дворы и участки всецело переходили новым работоспособным семьям. Недостаток подручной земли должен был бы восполняться содействием к переселениям.
[40] В записке о крестьянском землевладении, представленной С. Ю. Витте в особом совещании о сельскохозяйственной промышленности, говорится, что община искажена правительственным вмешательством. Это признание заведомого антиобщинника весьма важно. Но хотя мы — апологеты общины, и противники многих правительственных актов при эмансипации и после нее, но должны сказать, что при упразднении переселенчества (в этом, конечно, правительство виновато), даже и без вмешательства властей — Община не могла бы долго устоять. Точно так же и крестьянское землеобеспечение не общинное, потому что то и другое есть явление живое, а не мертвый, кристаллизованный институт. Вместе с ростом населения должна расти и отводимая ему земельная площадь. Община есть форма землепользования, а не компания для землеприобретения. Она отвечает на вопрос как использовать, по возможности равномерно, землю, а не как и где бы ее заполучить.
[41] Но до конца, среди волнений трудных
В толпе людской и средь пустынь безлюдных
В нем тихий пламень сердца не угас!
Он «сохранил» и блеск лазурных глаз,
И звонкий детский смех, и речь живую,
И веру гордую в людей и в жизнь иную.
М. Ю. Лермонтов. На смерть Одоевского.
[42] Евреи, греки, римляне, поляки и т. п. Государственный строй необходим для, так сказать, высиживания народного гения, и если такое завершено, то утрата государственной оболочки иногда полезнее ее сохранения. Государство — это та скорлупа, которая охраняет ядро, одно имеющее живую ценность. Если же скорлупа утолстится, то она может задавить ядро. Думается, что теперь для евреев образование государства было бы невыгодно, а равно и для поляков, как они об этом не вздыхают. Польша от падения Речи Посполитой не проиграла, а, наоборот, многое выиграла. Поляки, подобно грекам и евреям, не упразднимы в культурном смысле, государственность же может их лишь ослабить. Ср.: Хомяков А. С. Собр. соч. Т. 3, с. 433.
[43] Не называйте никого Отцом — один Ваш Отец небесный Бог [Несколько искаженная цитата (Мф. 23,9)].
[44] Эту тему вполне выяснил Троцкий Н. И. (в брошюре «Идеалы русского народа». М., 1906), показав, что в самом Царе идея «отеческого отношения» к подданным не могла быть изглажена даже им самим допущенным конституционным наваждением.
[45] Хорошо рассуждает на эту тему Карлейль, который видит в привилегированности и богатстве средневекового выражения этого понятия, не вызывавшего по этому отрицания и привилегий, и богатств, пока их не отделили от обязанностей. Не православный взгляд Петра IIIи Екатерины внес в нашу жизнь чуждое нам представление о привилегиях заслуженных и оттуда начинается все более и более обостряющаяся аномалия привилегированных сословий. Пугачевщина, хотя бы и подбитая, может быть, интригами Фридриха Великого, была народным ответом на «неслужилую грамоту».
[46] Всемогущество Божье — явление совсем другого разряда. Власть явление внешней силы, а могущество и, тем более, абсолютное, есть сила, творческая — воля творящая, а не воля насилующая.
[47] Ср. письмо А.С. Хомякова к Т. И. Филиппову.
[48] Для дополнения представления о семье, основанной на связи — взаимодействия ее составных частей — сравни, кроме указанной статьи Шонрока, еще письма И. В. Киреевского (Рус. Архив 1906 г. Вып. 11-12).
[49] Дисциплина — нечто очень важное, и без нее человечество не может устоять. Но ее абсолютное развитие есть явление ненормальное. В сущности, латинская дисциплина получила непреходящее значение, только соединившись с началом христианским. Латинское христианство закрепило значение латинства вообще, создав тот особый вид христианства, который пока один по плечу западному миру и в котором начало дисциплины поддерживает внешнее здание Церкви, не всегда выражающей истинный дух христианства.
[50] Нельзя не остановить внимание на лукавый или наивный способ полемики против христианства, идущего от социалистов. Они противополагают историческую жизнь христианства, своему отвлеченному, не имевшему истории учению. Получается, конечно, самое невыгодное для первого впечатление, но ведь учение надо противополагать лишь учению же, а историю истории. Христианство ее имело, а социализм еще нет. Какое же на этой почве может быть противоположение. Начала выдвинутые христианством дали, де, плохие плоды. Но, во-первых, — христианство, еще, по словам его Основателя, не предполагалось имеющим осуществится на земле в своем идеальном виде (приношу не мир, а меч), во-вторых, оно не сказало своего последнего исторического слова. Социализм, как учение нам известен, но его применение? Какая же гарантия, что применение его не будет, по крайней мере, столь же не совершенное, как такое же христианство, но с той разницей, что именно он обещает земное блаженство, чего христианство не обещало никогда, следовательно, и разочарование будет сугубое.
[51] В этом, и только в этом, в области, так сказать, возглавляемой человеческой творческой волей, допустимо учение Канта о саморазвитии в природе законов, положенных в основу ее Творцом.
[52] «Когда сотворены были звезды, восхваляли меня все ангелы мои». [Несколько искаженная цитата из Иов. 38, 3] {Прим. ред.)
[53] Когда было время поклонения прекраснодушию (SchoeneSeelen), таковые прежде всего почитались художественными. Самый этот культ был бы очень хорош и должен бы вечно существовать и просуществовал бы, если бы он, как исторический момент, не был «антихристианский», продукт человекопоклонения, истекшего из скепсиса XVIIIстолетия и поставившего человека на место опустошенного им Олимпа.
[54] И. В. Киреевский считает, что освобождение искусства от обязанности сохранить целость духа «дало окончательную ноту в деле распадения западного и восточного миров». Он думает, что искусство более даже этому способствовало, чем сама наука, которую, однако, все считают «освободительницей ума западного человека от уз традиционности и... византизма». Любопытно, что сам византизм, в его классической форме, дал Западу орудие для его нового направления. Греческий классицизм так поразил западные «умы», что они бросились в его объятия и даже оторвались от собственных культурных основ (Т. 2, с. 274).
[55] Когда у Марка говорится «онадеющихся на богатство» надо, вероятно, понимать «ceuxquifontcas», не более.
[56] Может быть, даже как намек в адрес учения Господа о раздаче бедным имений, пользуясь им для упрека в непоследовательности. Так как он был любостяжательный, то это учение было ему не на руку, и потому очень на руку — намекнуть на непоследовательность Учителя.
[57] На эту тему есть интересные замечания у Ruskin'a— «TheSevenLampsofArchitecture».
[58] Все искусства, когда начинают впадать в излишнюю погоню за богатством форм или материалом — приближаются к своему концу. Если в произведениях художника начинает выступать то же преобладание формы над содержанием, можно сказать, что наступает его упадок. От Пушкина и Байрона можно было ожидать дальнейшего развития, но от Рафаэля, например, едва ли. Все его последние творения, после Сикстинской Мадонны, все еще гениальные, уже начинают обличать наклонность к тому, что в архитектуре называется flairboyant, т. е. борение формы. Ученики его это ясно доказали.
[59] Это положение вовсе не стесняет пределов знания, а только дает всей науке общее направление, благодаря которому она сделается действительно полезной, а не послужит либо к простому надмеванию, либо к вредоносным для человека и человечеству открытиям...
[60] Стоит только пересмотреть критически, что дало человечеству большинство открытий последних лет, чтобы сильно усомниться в способности чистого знания приносить благие плоды.
[61] Начало этой, по-видимому, нескончаемой серии блистательных, но обоюдоострых изобретений, положило изобретение пара как двигателя и, вероятно, вскоре такую же роль призвано сыграть назревающее открытие воздухоплавания. Это последнее, в наши дни, хорошо иллюстрирует направление мысли, кому, в сущности, особенно в массе, нужно воздухоплавание?! Но что капиталисты его приветствуют, как новый путь к обогащению, это несомненно. Также появилась и паровая сила.
[62] Гоголевская притча о Кифе Мокиевиче.
[63] Наиболее близка наука к жизни у того племени, которое и более всех других крепко семейно — у англо-саксонской расы. Оттуда и ее мировая сила. Знание, искусство и жизнь у англосаксов идут по возможности неразрывно, или по крайней мере шли до сих пор. У англичан наука жизненна и жизнь научно-осмысленная. Наука в Англии редко надмевается. Это дало повод А. С. Хомякову назвать английскую науку скромной. Выражение это было принято неодобрительно его корреспондентом Пальснером; однако Гладстон охарактеризовал ее также (ср. Mopley-Gladstone). У нас наука не сказала ни первого, ни последнего своего слова, несмотря на то, что некогда семейное начало у нас было сильно. Но этому были причины в том, что русской жизни было суждено развиваться пока при условиях слишком непомерно неблагоприятных. Очень может быть, что слабость нашей науки может объясняться именно тем, что мы были осуждены за 200 лет быть сами не собой (С. I. Rousseau, ContratSocial), а только перенимать. Но перенимание ослабляет своеобразие творчества; а рядом с этим чужое, чужая наука, претит. Лучшие наши ученые были математики: она абсолютная наука, начало и конец которой — в ней самой.
