ПРАВОСЛАВИЕ, САМОДЕРЖАВИЕ, НАРОДНОСТЬ

Все веры настолько объединяют исповедующие их народы, что, так сказать, напрашиваются на возведение их на степень Церквей, потому что они стремятся создавать общества, живущие верой. Но если буддизм, например, с одной стороны и подходит близко к церковности (вначале он очень походил на нечто церквеподобное), то вскоре он явил себя неспособным создать Церкви, будучи пассивной, а не активной верой.[74] Также и религиозный эллинизм носил в себе зачатки чего-то проявившегося в жизни вне форм государственности, и даже, благодаря своей ультра-культурности, он никогда не мог спуститься до отождествления с этой низшей формой объединения. Греки были, и до сих пор есть, самый негосударственный из народов, но при этом не безотечественный, как евреи. Но все эти народы не могли дойти до понятия церковности (хотя и употребляется выражение «Церковь» в церковных книгах про Ветхозаветную Церковь и даже говорится о «языческой неплодящей Церкви», процветшей с пришествием Христа) потому, что их веры были слишком земные и «земная пыль на них легла», по словам поэта. Язычество, в разных своих видах, обратило веру в нечто вполне неотделимое от государственного быта; а в Еврействе, для предупреждения этого явления, был дан «Закон», обязывавший подчинять жизнь религиозной регламентации, упразднявший преобладание государственного интереса; но и тот не сразу достиг цели, ибо евреям все-таки пришлось посчитаться с искушением государственного быта, чуть-чуть не истребившего в них веру.[75] Христианство дало человечеству представление о таком объединении, не только отвлеченном, но и видимом, которое основано исключительно на взаимной любви, зиждущейся на вере в единого Бога, Которого все, познавшие Его и через Христа возлюбившие, суть сыны, а между собою братья. Это единение есть Церковь, нечто одновременно и видимое и невидимое; и, как видимое, являющееся в народной жизни сам-другом [вдвоем] с другим явлением народной жизни, Государством. Если бы Церковь была явлением только мистическим, то ее отношения к Государству сводились бы к вопросу о личной совести, допускающей или отрицающей известные требования внешней власти. Но когда Церковь является вместе с тем и внешней организацией — обществом единоверцев, проявляющимся в делах этого мира, то невольно возникает вопрос об отношении этих двух явлений общественной жизни. Какая Церковь православна и какая нет? Это разрешается на почве чистой догматики, которая безотносительна ко всем политическо-культурным вопросам. Православная Церковь есть та, которая сохраняет непорушено учение Христово, заключающееся в евангельской истине, обрамленной учением Вселенских Соборов. Без признания этого учения, конечно, нельзя быть православным; но культурно-бытовое Православие, принимая чистое Православие за основу, учит тому, как с православной точки зрения надо понимать значение и роль церковности в гражданской жизни; и в этом виде оно укладывается в формулу, соединяющую его с самодержавием, как политическим началом, и с народностью, как началом чисто культурным; а само оно, даже в этой культурно-бытовой форме, стоит все-таки выше и чистой политики, и чистой культурности. Христианская вера, будучи по существу своему верой духовного единения со Христом в Боге, должна была неизбежно выразиться и в земном обиходе во внешнем проявлении этого начала, имеющего вполне проявиться в области неземной, но не могущего не иметь своего проявления и в земной жизни, помимо всех других земных обществ, в отличие от всех иных вер, являвших собой объединительное начало только в государственной форме, либо, наоборот, как в буддизме, доказавших всю неограниченность своего основного принципа тем, что он не дает никакой общественной объединительности.[76] Если бы христианство не облеклось в форму видимой церковности, оно тем самым доказало бы отсутствие в нем того объединительного, внутреннего и внешнего начала (потому что у человека всегда предполагается, даже и в другом мире, внешность — тело духовное), которое составляет основу его учения. Если христианство есть действительно единение с Христом и во Христе, то это единение должно иметь свои «пролегомены» в пределах земной возможности, — а это и есть видимая или земная Церковь — апостольская. Этот последний эпитет очень важен, потому что указывает точно и ясно, какой внешний ее признак для отличия от не истинных церквей, являющихся фальсификацией, непреднамеренной, конечно, истинной Христовой Церкви, насажденной Апостолами и держащейся постоянно живущей в этой Церкви догмы, написанной и переданной, восходящей к Апостолам. Когда в основу воспитания, а следовательно, и культуры, из него истекающей, ставится рядом с другими и постулат Православие, то он главным образом выражает собой требование ясного понимания того, как православное учение определяет отношение человека церковного к человеку-гражданину, или к человеку-представителю известного народного типа. Возможное слияние этих трех качеств во единое целое может и должно служить основанием для государственной и культурной жизни усвоившего себе такую воспитательную программу народа — или даже нации (т. е. народа, допустившего слияния с собой в государственном объединении элементов не абсолютно однородных). Человек, уравновесивший в себе, на христианской почве и вполне гармонически, эти составные элементы земной общественной жизни — может смело назвать себя тем именем, которым так охотно себя называет истинно русский человек, и перед которым само наименование «русский» стушевывается — «православным». Этим вовсе не предполагается, что носящий это имя человек лично себя почитает осуществившим даже бытовое Православие; но предполагается лишь, что таков его бытовой идеал, к осуществлению которого он всемерно стремится. Само же это название, русский человек, из скромности, вероятно, более применяет к другим, чем к себе, причисляя себя к ним более в пожелательной, чем в утвердительной форме употребления этого слова.[77]

Для христианина-православного, следовательно, члена Православной Церкви, нет нужды выбирать между двумя им владеющими влечениями, к Церкви и к родине. Подобную постановку вопросу об отношении к вере и государству может давать лишь тот, кто не понимает, что по существу христианин совершенно по-разному относится к тому и другому запросу, к нему предъявляемому. Государство для христианина есть явление только благоустроительное и, конечно, поэтому очень ценное; тогда как вера есть «его жизнь», и сообщество, проистекающее из такого начала. Церковь захватывает его всецело, до полного презрения всякого земного благоустроения, там где оно идет вразрез с верой. Перед православным нельзя так ставить вопрос: «Человек прежде всего гражданин или верующий? » Для православного он — только православный, и ни прежде, ни после гражданин, а рядом, но в совершенно ином смысле. Прежде ли человек — христианин, чем семьянин? В Евангелии сказано не раз, что надо оставить семью и идти в след Христа. Но ведь если оставлять семью постоянно, то и семья исчезнет, а христианство не антисемейное учение! Следовательно, надо по Евангелию жить во Христе (т. е. быть безусловно православным христианином), но при этом быть и семьянином и гражданином, «насколько это совместимо с верой». В таком деле, как разбор между совместимым и несовместимым, конечно, играет главную роль личное понимание каждого; пока человек не сомневается в своей правоте и в законности своих действий, он нравственно не вменяем (Рим. 14, 23); но все-таки надо желать найти общую схему понимания этого вопроса, предоставляя применение ее личному усмотрению, основанному, конечно, на безусловной искренности каждого. Государство, будучи нечто отличное от Церкви и представляя собой низшее начало, не может быть во всем осуществлением христианства, начиная хотя бы со служения тем чисто житейским вопросам, которые истекают из жизни людей в их совместных потребностях. Не для своего личного удобства, а для пользы своих сограждан, православный, однако, должен всячески стараться делать все возможное, не только для достижения идеала земного благоустройства по идеалистическому мерилу, но и по чувству христианской любви, стремящейся доставить всем возможное земное благополучие; и при такой точке отправления, несомненно, выступит на первый план то, что действительно нужно слабейшим в материальном отношении членам общества; что может внести возможное удобство в жизни масс, всегда обездоленных, а не служить лишь сугубым прихотям богатых или погоне за ненужной показностью.